Каменный ангел

Иногда кажется, что я вижу тусклое мерцание спасительного света. Я отталкиваюсь от точки невозврата и пытаюсь выбраться, следую за короткими вспышками, но каждый раз все новая попытка снова и снова оканчивается полнейшим провалом.

Я зависла на одном месте, и вряд ли это когда-нибудь может измениться.

У меня нет будущего. Девочка без прошлого с придуманной жизнью вряд ли может пользоваться благами судьбы. На самом деле то, что могут видеть другие — ложь, все ложь, вокруг меня вообще нет ни капли правды.

Иногда мне кажется, что я начинаю забывать, какая она — истина.

Я путаюсь в своих воспоминаниях, с трудом различаю, где правда, а где вымысел, прогоняю вон прошлое и все сильнее увязаю в настоящем. Границы между этими двумя плоскостями разрушены, эфемерны и почти неразличимы. Я самой себе напоминаю фантом, застрявший между двух разных миров.

Девочка в грязном белом платье, забившаяся в темный угол каменного мешка, очень часто напоминает о себе. Она — неизменная моя часть; быть может, она — главная моя составляющая. Она хотя бы существовала, я же продолжаю жить только в собственной памяти.

А в чем вообще смысл? Кому было нужно мое рождение там, наверху? Я не вижу впереди цели, как не вижу своего предназначения, повода топтать бренную землю. Периодически не слишком веселые затейники сверху пытаются завязать со мной игру в рулетку, но пока что мне относительно везло — я по-прежнему жива, все еще дышу, могу размышлять и даже иногда трезво оценивать ситуацию. Последнее откровенно мешает, я бы предпочла находиться в счастливом неведении относительно тленности и бессмысленности своего существования, чем постоянно думать, пытаться обнаружить хоть жалкие крохи такого желанного смысла. Его нет.

А может, никогда и не было.

Я отошла от окна, вновь мельком осмотрела темные контуры мебели в не слишком уютном помещении. Еще одно очко не в мою пользу — какого черта я вообще делаю в таком месте, такой компании? Почему не тороплюсь исчезнуть отсюда, почему веду себя тихо, едва ли не прилежно, в то время как уже могла бы предпринять целый ряд шагов? Меня здесь держит вполне объяснимое чувство — страх.

Страх вновь оказаться одинокой и никому не нужной тенью живого, но давно умершего внутри человека.

Огромная воля к жизни — вот мое самое большое проклятие. В противном случае я бы давно разбила голову о стену.

Глеб недавно вернулся и теперь, судя по звукам, разговаривал с кем-то по мобильному. Подумав, толкнула дверь и спустя полминуты стояла возле него. Хаос, в отличие от меня, не сидел в темноте — комнату заливал яркий свет вкрученной в причудливый плафон лампочки. Свет после темноты немного резал глаза, и я положила ладонь на выключатель, нажала, погружая помещение в кромешный мрак.

Мне нравилось, когда Глеб был рядом, но в то же время откуда-то из глубины души появлялось необъяснимое желание мертвой хваткой вцепиться ему в горло. Осознание было молниеносным — ведь это он и есть тот самый огонек, на призрачное сияние которого я пыталась выбраться из запутанного лабиринта.

А я ненавижу свет, он меня убивает, делает слабой, почти беззащитной.

Слабости никогда не выставляют напоказ, от них торопятся избавиться, а если это невозможно, стараются спрятать глубоко и надежно, подальше от злых посторонних глаз.

Выходит, Глеб — моя слабость?

Он пошевелился — я не видела, где он находится, но поняла, что где-то совсем близко. На мою ладонь легли его пальцы, в ту же секунду свет вновь вспыхнул, заставив меня ненадолго зажмуриться.

— Я ждал, когда ты придешь, — Глеб улыбнулся и провел ладонью по моему голому плечу.

— Мог и сам подойти, — я медленно проследила взглядом за его движением, не двигаясь и не пытаясь отстраниться.

— А мне нравится смотреть, как тебя ко мне тянет. Ты сразу кажешься живой.

— Меня к тебе тянет?

— Еще бы.

— И чему тут радоваться?

— Не, погоди, а как же сперва повыделываться и обозвать меня кретином?

— Ничего же не изменится.

— Да, но сам процесс…

Не желая ввязываться в неминуемый дурацкий спор, я молча обвила руками его шею и поцеловала сжатые губы.

Глеб тут же, словно до сего момента только и ждал сигнала, схватил меня за волосы, жадно прижался губами к моим губам в ответном поцелуе, крепкими ладонями заскользил по плечам вдоль рук, спустился к талии, сильно сжал ткань тонкой майки. Я повела носом по его щеке, почему-то нестерпимо сильно хотелось касаться его кожи, трогать его, обнимать, видеть где-нибудь поблизости, знать, что он рядом и никуда больше не денется. Все это шло вразрез с моими мыслями о смысле и свободе, само по себе было неправильным, в корне неверным.

Ведь ясно же, что Глеб — очередной тест на устойчивость, испытание, которое я бездарно проваливаю.

Он подхватил меня на руки легко, словно я совсем ничего не весила, и почти упал на стоящий позади диван. Я охнула, когда он сжал меня в объятиях, по-видимому, на какой-то момент не сумев совладать с собой, не рассчитав силу. О том, что на ребрах наверняка останутся новые синяки, я подумала с каким-то странным удовлетворением.