Я смотрю на него с подозрением. При свете единственной свечи рост его оценить вряд ли удастся. На нем мешковатое твидовое пальто в елочку, у ног — большой бумажный пакет, что он принес с собой. Лицо с чертами грызуна, тревожный взгляд. Над верхней губой рыжеватые усы, которые он все время обгрызает, выдвигая нижнюю челюсть.
— Точно? Вас не Марвин послал?
— Да что ж вы заладили со своим Марвином, леди, я даже не знаю, кто он такой.
— Марвин Шипли, мой сын. Меня зовут Агарь Шипли.
— Очень приятно, — говорит он. — Вы не волнуйтесь. Я просто хотел побыть в одиночестве. Иногда мне надо подумать в тишине, вдали от всех, вот и все. Не возражаете, если я присяду?
— Конечно, располагайтесь.
Он усаживается на кипу рыбацких сетей возле меня. Может, он и врет. Я ему не верю, но и одиночеством уже пресытилась.
— Эти псы гнались за мной, — жалобно повествует он, как будто звери нанесли ему личное оскорбление. — Уж не знаю, злые они или нет — узнавать это на своем опыте мне почему-то совсем не хотелось.
— Я их слышала. Мне тоже было страшно.
— Разве я говорил, что мне было страшно?
— А разве нет?
— Вообще-то да, — мрачно соглашается он. — Пожалуй, было.
— Чьи это собаки?
— Откуда мне знать? — отвечает он. — Что я, каждый день, что ли, здесь бываю.
— Я хотела сказать…
— Это собаки сторожа, — говорит он. — Старик живет наверху, так что сюда он почти никогда не спускается — из-за ступенек.
— Никак не пойму, почему они вдруг передумали и убежали.
— Так они нашли раненую птицу, — рассказывает он, — и устроили за нее драку. Вроде бы чайку, в кустах у дома.
— Вон оно что. — И по какой-то совершенно неведомой мне причине я рассказываю ему правду.
— Мое счастье, что вы ее прибили, — говорит он.
— Да уж. Но я-то всего лишь хотела ее прогнать. Сейчас я жалею, что так с ней обошлась.
— Что? — гневно восклицает он. — Меня бы порвали в клочья, а вам и дела нет?
— Я не это хотела сказать. Мне просто жалко, что она досталась собакам.
Он зажигает сигарету и жадно втягивает дым. Затем протягивает мне пачку.
— Курите?
К его удивлению, я беру сигарету. Он дает мне прикурить, а потом открывает бумажный пакет и ставит на пол бутыль красного вина. У него все продумано — даже пластиковый стаканчик у него с собой; он наполняет его вином и протягивает мне.
— Выпьете? Вино не ахти, но по два пятьдесят за галлон лучшего ждать не приходится.
— Спасибо. Пол стаканчика я бы, пожалуй, выпила.
Он пьет прямо из бутылки. Я пробую напиток. Сладковатый, слегка химический вкус, но после дождевой воды для меня это верх наслаждения. Я залпом допиваю вино.
— Видно, жажда замучила, — отмечает он. — Вы сегодня ели?
— Спасибо за заботу. Не волнуйтесь, ела. А вы?
— Конечно, — говорит он. — Уж не принимаете ли вы меня за какого-нибудь бродягу?
— Нет-нет, просто я к тому, что у меня тут где-то есть печенье. Угощайтесь, если хотите.
— Благодарю, — говорит он, — но я пока не голоден. А за предложение спасибо.
Ни с того ни с сего он начинает смеяться — словно забулькал.
— Над чем вы? — спрашиваю я.
— Над нашей вежливостью, — отвечает он.
— Ну, знаете ли, — если мы и оказались в таком месте, это еще не повод забывать о хороших манерах, — слегка надменно изрекаю я.
— Вот как? — говорит он. — А по мне, так еще какой повод, сказать честно. Ну да ладно. Еще подлить?
— Спасибо, мистер…
— Лиз. Мюррей Ф. Лиз. — Он поднимает бутыль и открывает рот. Видно, что в этом деле он мастак. Теперь он готов продолжить разговор. — Ф. — это сокращение от Ферни. Мюррей Ферни Лиз. Мама, наверное, в поэты меня готовила, с таким-то имечком. Ферни — это ее девичья фамилия. Она ее любила и не хотела с ней расставаться, когда замуж за отца выходила. Вот и подарила мне. Роза Ферни, так ее звали. Романтичное имя, как она говорила.
Снова булькающий смех.
— Она у нас была нежная натура, хрупкая и тонкая, — рассказывает он. — Хозяйничала из рук вон плохо.
— Может, ей просто все опостылело, — предполагаю я. — Каждый Божий день готовить еду на ораву, которая слова доброго не скажет, — мало в этом приятного.
— Поверьте мне на слово, — говорит он, — у нас все было совсем не так.
Я глубоко вздыхаю и делаю еще глоток.
— Это как посмотреть. Все зависит от того, по какую вы сторону баррикад.
— Это верно, — соглашается он. — Взять, к примеру, меня. Многие вам скажут, что страховщики — паразиты и кровопийцы. Так это же неправда. Как жить, если не знаешь, что будет завтра, скажите на милость? Когда человек уверен, что, случись беда, о его семье есть кому позаботиться, он живет спокойно. Я продаю это самое спокойствие с тысяча девятьсот тридцать четвертого года. Я пришел в «Депендабл» во время депрессии и ни разу об этом не пожалел. До того будущее мое выглядело плачевно.
Он говорит без умолку. Зануда тот еще, но звук его голоса действует на меня успокаивающе. Вино согревает. Боль в груди уже не так настойчива.