Каменный ангел

Такой неожиданной откровенностью он до того меня смущает, что я даже смотреть на него не в силах.

— Странное получается сочетание — молитва и то, чем вы там занимались.

— Куча народу с вами согласится, — мрачно говорит он. — Бог есть любовь, но сочетать то и другое — ни-ни. Говорю же я вам, я любил эту женщину.

— Вы называете это любовью?

— Знаете что, леди, — отвечает он, — если это не любовь, так что же еще?

— Откуда мне знать. — Я тяжело вздыхаю. — Выдохлась я что-то. Последнее время чувствую себя развалиной. Никогда раньше так не уставала. Все этот докторишка. Нет бы прописать мне хороший тоник вместо всех этих рентгенов.

— Вы в порядке? — спрашивает мой компаньон. — Я могу и замолчать, только скажите.

Я невольно улыбаюсь. Он из тех, кто не перестанет болтать даже под страхом смертной казни.

— Нет-нет, продолжайте. Мне нравится вас слушать.

— Точно? Ну как скажете. Куда вы дели свой стаканчик?

— Пожалуй, мне хватит. Надо что-то и вам оставить.

— Вот уж об этом не беспокойтесь, — говорит он. — Я рад, что не один тут. Так вот, нам с Лу пришлось пожениться чуть раньше, чем мы собирались, но я не видел в этом ничего страшного. А Лу еще как видела. Тут и выяснилось, что и она всего на свете боится. Она хотела сказать всем, что ребенок родился раньше срока. Ела она почти одни помидоры, потому что они-де низкокалорийные, но наш Донни все равно родился четырех с лишним килограммов — ужас, одним словом.

Он протягивает мне стаканчик, который я опустошаю. Вино его крепче, чем может показаться на вкус. Но мне легко и хорошо, и боль уже совсем прошла. Он пожимает плечами.

— Я крепко ее обнял и сказал, что для меня все это ерунда, — продолжает он. — Но это Лу не утешило. Она считала, что Бог ее так наказывает. Я ей говорю — ничего себе наказаньице, такой крепыш, здоровый, все при нем. Голова, говорю, одна, оба глаза на месте. Но она смотрела на все это совсем не так. Не поверите, но она навсегда стала другим человеком.

— Что вы говорите? В каком смысле?

— Замкнутая стала. Все делала без души. Зато в молитвенном доме стала вдвое усердней. Она до сих пор образцовая прихожанка. В отличие от меня.

Он наклоняется и смотрит мне прямо в глаза.

— Я потерял веру, — доверительно сообщает он. — Видать, положил плохо, вернулся — а ее уж нет.

— Может, это означает, что веры у вас никогда и не было, — предполагаю я, а сама думаю о том, как дерзко он себя ведет. Можно подумать, мне все это интересно.

— Я-то считал, что была, — неуверенно произносит он. — А может, и не было, кто его знает. Да, я намного проще ко всему относился, чем некоторые, но когда вставал свидетельствовать, то говорил, прямо как в Послании к Коринфянам — языками человеческими и ангельскими[19]. Когда Ke сказала такое про Донни, я понял, что с меня хватит. Но окончательно меня добил конец света.

— Что-то я не понимаю.

— У нас в молитвенном доме был тогда проповедник без духовного сана, — поясняет он. — Вообще-то он сначала расписывал валуны у дороги. Ну, знаете, когда ходят с ведром извести и пишут на валунах вдоль дороги разную всячину, чтобы водителям веселее было: «Страшный суд близок» — и в таком духе. У него, видать, закончилась известь, потому что он заявился к нам в молитвенный дом на Ларкспер-стрит и стал рассказывать, что час суда не за горами. Вы-то, наверное, считали, что такие фокусы давно вышли из моды. Вовсе нет.

— Я никогда не состояла в сектах, — говорю. — Так что ничего не считала и не считаю.

— Это вы просто не в тех кругах вращались, — заявляет Мюррей Ферни Лиз. — Этот парень, Пульсифером его звали, он здорово умел убеждать, что есть, то есть. Наверняка и вы таких знаете. Здоровый такой, не сказать, чтоб красавец, но умеет вызвать доверие. Слушаешь его и думаешь — до чего уверенно говорит, разве он может ошибаться? Лу глотала каждое его слово. Он, конечно, был вполне осторожен. Ни разу не сказал, что конец света, каким мы его знаем (они всегда вставляют эту фразочку, чтобы не рисковать), наступит четвертого сентября в полтретьего пополудни. Ничего подобного. Он просто говорил: это произойдет скоро, — и предъявлял доказательство в виде номера главы и стиха, так что оставалось лишь повесить на стену часы, устраивать бдения и молиться, чтобы нам открылось точное время и мы успели подготовиться, понимаете? Ну я и сказал Лу — мол, узнаешь ты время, и что дальше? Может, ты все это дело остановишь и попросишь Господа, чтобы Он был так любезен подождать, пока ты состаришься? А она мне — дело же совсем не в этом, Мюррей, ты что, не можешь выдержать часовое бдение? Вот я, говорит, я — могу, а если тебе слабо, так ничего не поделать.