Каменный ангел

Своих денег у меня не было, но я придумала, как их достать. На самом деле, как ни больно это признавать, научила меня не кто-нибудь, а Джесс, дочь Брэма. У нее появились новые туфли с несуразными медными застежками, и, когда я спросила ее, на какие шиши она их купила, она ответила: «С яиц, конечно, только не говори мне, что ты этим не занимаешься!» Единственная возможность для фермерских жен обрести хоть какую-то независимость от мужей — это продажа яиц, это знали все, кроме меня. Я тогда фыркнула и сделала вид, что такое занятие ниже моего достоинства, ибо эта Джесси была крайне неряшливым созданием, даже не верилось, что она сводная сестра моих сыновей. Но где еще мне было достать наличных? Я стала делать, как все; Брэм ни разу не сказал об этом ни слова, и я так и не узнала, догадывался он или нет. Как бы то ни было, я считала, что заслужила эту мелочь — ведь за птицей ухаживала я. Мерзкие создания — как же я ненавидела их беготню и кудахтанье. Поначалу я даже не могла заставить себя к ним прикоснуться, настолько противны мне были их грязные перья и истеричное хлопанье крыльями. Со временем я даже научилась сворачивать им шеи когда надо, но они по-прежнему вызывали во мне отвращение, в живом виде или мертвом, и если я ощипывала и готовила курицу, то есть ее уже не могла. Я бы скорее съела крысиное мясо.

Я купила граммофон с огромным черным раструбом и ручкой, которую надо было беспрестанно крутить, а к нему пластинки. «Аве Мария», «Триумфальный марш» из «Аиды», «В монастырском саду»[9]. В каталогах значилась и Пятая симфония Бетховена, но она была слишком дорогая. Я никогда не проигрывала пластинки вечером, когда Брэм и Марвин были дома. Только днем.

Джон не выказывал особого интереса к музыке. В некотором смысле этот ребенок рос как трава в поле. Порой он выдавал такие ругательства, что уши вяли, и я знала, где он набирался таких слов. Когда он пошел в школу, учительница посылала мне записки (по почте, Джону она не доверяла), в которых сообщала о его драках, и я ругала сына на чем свет стоит, но толку от этого все равно не было. Учителя тоже хороши: глупо требовать невозможного, мальчишки ведь не могут без драк. Вряд ли он дрался больше других. Но больше меня заботили его друзья. У него был талант собирать вокруг себя весьма подозрительные компании, а когда я спрашивала, почему он не водится с сыновьями Генри Перла или другими мало-мальски приличными ребятами, он лишь пожимал плечами и молчал.

Однажды я собирала ягоды ирги близ эстакадного моста и увидела его с Тоннэрами. Это были французы-полукровки, отпрыски того самого Жюля, который когда-то дружил с Мэттом, и ни малейшего доверия они во мне не вызывали. Они жили всем скопом в какой-то лачуге — Джон все твердил, что дома у них очень даже чисто, но у меня были в этом серьезные сомнения. Это были высокие парни со странным акцентом и резким смехом. Эстакада находилась как раз в том месте, где железнодорожные пути пересекали речку Вачакву примерно в миле от города. Мальчишки брали друг друга на слабо: кто пройдет по мосту. Между балками были большие пролеты, так что идти приходилось по тонким стальным рельсам, балансируя, как на канате. Зря, конечно, я закричала на Джона. Он мог упасть — сквозь мост он бы не пролетел, но ногу сломать мог, если б она застряла между балок.

От моего окрика он было потерял равновесие, и, в ужасе от содеянного, я стояла в кустах под мостом и смотрела на него снизу вверх, не Дыша. Лишь когда он снова выпрямил спину, я смогла выдохнуть. Трое Тоннэров загоготали.

— Черт! — вскрикнул Джон. — Ты соображаешь, что делаешь? Чуть не улетел башкой вниз.

— Слезай, — сказала я. — Слезай оттуда сию же секунду.

— Все нормально, — мрачно сказал он. — Черт возьми, все нормально.

— Слезай. Слышишь?

Тоннэры уже прошли по мосту и теперь развалились на дамбе, бросая в речку камешки и искоса поглядывая на Джона. Я понимала, что сглупила, но не могла пойти на попятную.

— А если бы поезд? — требовала я ответа.

— Нет тут никаких поездов раньше пятнадцати минут седьмого, — ответил он, — а до этого времени еще целый час.

— Все равно, — сказала я. — Все равно это опасно.

— Черт с тобой… — сказал Джон. — Ладно, проехали.

И он побрел домой, не оборачиваясь и игнорируя косые взгляды Тоннэров на том конце моста. На меня он тоже не посмотрел. Прошел мимо и зашагал прочь. Лицо у него сделалось злое, но мне показалось, что к злости примешалось облегчение. Ходил ли он туда когда-либо еще или нет, Джон не говорил. Общался ли он после этого с Тоннэрами, я тоже не знаю.

Когда пришла война — Первая мировая, конечно, — семнадцатилетний Марвин пошел в армию. Полагаю, он прибавил себе года. Я не пыталась его отговаривать — есть же, в конце концов, такое понятие, как долг, да и старший сын Генри Перла, и Вернон, сын Джесс, и оба сына Глэдис уже ушли на фронт. Я думала, Брэм поднимет шум и не пустит Марвина, учитывая, сколько работы тот тащил на себе, но ничего подобного не случилось.

— Не пропадет и без нас, — сказал Брэм.