Каменный город

Раскурив папиросу, Бердяев отбросил спичку, спрятал пачку в карман и вынул оттуда же какие-то детали. Сухо стукнул металл. Как шарики детского бильярда. Бердяев заворачивал детали в промасленную ветошь.

— Что, на дом взяли работу? — скосил глаза Никритин.

— Н-ну! Еще не хватало!.. — Бердяев подкинул на ладони сверток и, прихлопнув его другой ладонью, обронил небрежно: — У кореша одного полетели рулевые тяги. Вот — выточил ему пару шаровых пальцев.

«Значит, левая работа! — изумился про себя Никритин. — Ну да... Как это Герка говорит?.. Каждый зверь к себе гребет, только курица — от себя». Вспомнилось, что кое-кто уносил из мастерских Худфонда краски. Мелочь. Всякий скажет, что мелочь и внимания не стоит. Разве государство оскудеет от этого? Вспомнилась карта из учебника экономической географии, вся усеянная условными значками: кубики с фабричными трубами, крохотные терриконы, рулончики ситца... Никритин представил себе тысячи предприятий, теряющих эти крохи, и ужаснулся. Ведь в масштабах страны — это гора, да еще какая! Чья же она? Ничья? Значит, если общее, — тащи? Он с испугом покосился на Бердяева. Но на лице того было такое безмятежное спокойствие, что Никритин растерялся, засомневался в своих выводах: «Может, перегибаю?»

— Вы скоро кончаете мой портрет? — спросил внезапно Бердяев. — А то, знаете... мне опять командировку сватают... делиться передовым опытом...

— Командировка? Куда?

— В Монголию.

— Фью... — присвистнул Никритин. — Это же, наверное, чертовски интересно — такие поездки? Вы довольны?

— Да как сказать... Когда что... — Бердяев пожал плечами. — Вот, скажем, прошлым летом в Венгрию ездил. А сами ведь знаете, что там ребята отчебучили! Сейчас не переписываюсь с ними. На всякий случай, как в анекдоте, знаете?

— Знаю... — неохотно ответил Никритин. — Кстати, этот анекдот сочинил еще Чехов: как бы чего не вышло!

— Допускаю. Классик... — Бердяев упрямо пригнул голову. — Но хотел бы я посмотреть на него в наши дни...

Никритину стало вдруг неинтересно с ним. Скучно стало. Какая-то тянущая боль замедлила сердце: опять ошибся, опять делаю не то? Не очень ловко разыграв забывчивость, он хлопнул себя по лбу:

— Черт, забыл! Мне же сегодня бежать на бюро!

Какое бюро, Бердяев не стал выяснять: магическое слово исключало всякие расспросы.

Но назавтра Никритин остыл. «Чистоплюй, неженка!» — ругал он себя. И сам напросился в гости: надо же знать — каков он, Бердяев, дома.

Шумел примус. Остро пахло вареной петрушкой. Никритину показалось, что он вновь попал на теткин двор. Бегала в тесноте ребятня, где-то орал приемник, включенный на полную мощность. Нестерпимо тоскливы сумерки в таких дворах.

Никритин вытер ноги о чистый половичок, лежавший перед дверьми, и шагнул за Бердяевым.

Комната, довольно просторная, казалась тесной: свободным осталось лишь пространство вокруг стола, придвинутого к окну. Высоченная кровать сверкала никелированными шарами и крахмальными наволочками подушек, высящихся как пирамида. Стену возле кровати покрывал ковровый немецкий гобелен фабричной выделки: олени на водопое. Буфет. Комод с целым городком коробочек и флаконов. На стене — фотографии веером. Зеркальный платяной шкаф. Бамбуковая этажерка с невысокой горкой книг. Как случается иногда, Никритину показалось вдруг, что он уже бывал в этой комнате. В этой или подобной ей — так все было стереотипно и знакомо. Даже черные венские стулья с дырочками в сиденьях!.. «Как назвать этот стиль?» — скользнула мысль. Диссонировал с общей обстановкой комнаты лишь телевизор, косо пристроенный в углу.

Что-то горласто прокричав у порога, вошла жена Бердяева, крепкая цыгановатая женщина с оценивающе-наглыми глазами. Резкая в движениях, вульгарно-красивая. Она кинула на подставку сковороду с шипящей картошкой, обложенной колбасой и залитой яйцами, вытерла руку о передник, протянула лопаточкой:

— Здрасьте!

— Здравствуйте! — пригнул голову Никритин, пожимая ее руку.

— Законная... — кивнул на нее Бердяев.

Никритин еще раз пригнул голову. «Все по чину!» — усмехнулся он про себя.

Сели за стол. Бердяев разлил водку в граненые стопки.

И тут погас свет. Двор погрузился во тьму и тишину. Замолк приемник. Отчетливей проступило гуденье примуса. В темное окно стал виден его огонь — мертвенно-синяя зубчатая корона.

— Ну вот! — фыркнула жена Бердяева. — Сейчас прибегут: Фаня, Фаня, почини! А потом набьются на телевизор. Не пущу!..

— Шурка!.. — предостерегающе сказал Бердяев. — Не шипи! Достань коптилку.

Колыхнулся, ломая тени, язычок огня над флаконом из-под духов.

— Ну, будем здравы! — поднял стопку Бердяев. — Поехали!

Вскоре действительно постучались. Вошла нерешительно женщина, комкая в руках замызганные пятирублевки.

— Фаня, почини! — сказала она, протягивая пачку. — Вот, сложились...

Бердяев поднялся с места и, небрежно сунув деньги в карман, вышел. Загрохотали шаги на железной крыше. Минут через пять слепяще вспыхнули лампочки.