Каменный город

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Тряслась земля... Рушилась Помпея... Небо растрескивалось, как фарфор. По каменным тесаным плитам проносились женщины в разодранных хитонах... Полуобнаженные тела их — плотные, зализанные, будто выточенные из слоновой кости, — напоминали живопись старых мастеров. Да ведь это же Брюллов! «Гибель Помпеи»...

Никритин смотрел на театрально-нарядную катастрофу, а где-то внутри таилось удивление. Как я попал сюда? И что тут делает Инна Сергеевна? В одном из академических манекенов он узнал ее — розовую, стыдно оголенную и все-таки неживую. Сердце томилось... Раскаленный пепел стягивал кожу лица... Вот фигура упала на колени и протянула к нему руки. И вдруг оказалось, что это не Инна Сергеевна, а Ника. Глаза — как тогда, в аэропорту... Никритин метнулся к ней.

Последовал еще один подземный удар. Надломилась мраморная колонна, и зазубренный осколок камня ударил в висок ноющей болью, опрокинул в душную пелену пепла...

Никритин раскрыл глаза. Низкое приплюснутое солнце почти не слепило. Как чье-то единственное око, оно заглядывало через барханы. Равнодушно, незлобиво. Верхушка бархана курилась под ветром и казалась опушенной сиреневым ореолом. Было мирно и ясно. Лишь дышалось трудно: тяжелый запах мелкой пыли наплывал откуда-то со стороны.

Вздрогнула земля. Вверху загрохотало железно. Никритин вновь ощутил толчок, и боль отдалась в виске. Он приподнялся и сел. Сквозь брезент рюкзака, который он подкладывал под голову, выпирал острый край консервной банки. Никритин плюнул, потер висок.

Вокруг кострища никого не было.

Черный опаленный кружок, словно тут упал метеорит, и пески, пески. Всхолмленные, до самого горизонта.

Никритин оглянулся на откос, откуда доносился грохот.

На струнно натянутом тросе бульдозер взбирался вверх. Скрежетали передачи. Яростно подгребали гусеницы, отбрасывая назад песок и пыль.

На кромке откоса стоял экспедитор Семеныч и сигнализировал руками, поминутно оглядываясь назад, видимо на автомашину.

Мотор замолк. Снова взрыкнул. И бульдозер рывком продвинулся вверх.

Взрык — рывок... Взрык — рывок...

И вздрагивает земля, как от взрывного удара.

Дополз до гребня. Задержался. Перевалил.

И вместе с клубами пыли потекла вниз тишина.

Никритин вынул из рюкзака бутылку минеральной воды и, сполоснув руки, поплескал в лицо. «Ну как, отец-пустынник? — поиронизировал он над собой. — Порядок. Чинно-благородно... так, кажется, говорят тут...» Он вытерся носовым платком.

«Надо, видимо, укладывать вещи... — подумал он. — Зря просил их скинуть вчера». Порисовать действительно не удалось: слишком быстро свечерело.

Никритин раздумчиво посмотрел наверх, и вдруг профессиональное чутье слегка подтолкнуло его вперед, сузило глаза.

Рэм и Аллаберган сидели под приподнятым ножом бульдозера, в синеватой тени, и, сложив руки на приподнятых коленях, курили.

И таким спокойным удовлетворением, такой силой веяло от их фигур, что Никритин отбросил сигарету и, присев на корточки, раскрыл этюдник.

Прикрепляя бумагу к откинутой крышке, он уверенными движениями вдавил канцелярские кнопки, словно утверждая свое право и свою способность передать увиденное, пропустить сквозь себя и не исказить. «Такое не придумаешь!.. — мелькнула мысль. — Будто на чужой планете, которую надо обживать... И ведь победят, обживут!..»

Он выбрал угольный карандаш и подул на него, примериваясь, приглядываясь к тем, двоим. И начал. Резко, этюдно. Стремясь ухватить «миг-жест», самое ценное, самое выразительное...

Солнце начало припекать затылок. Тон ветра подымался все выше, приближаясь к обычному, дневному. Порошило песком глаза...

— Эй, заслуженный деятель!.. — донеслось сверху. Кричал шофер. — Лезь давай, кулеш прозеваешь!

Когда Никритин, скатываясь на податливом песке и наглотавшись пыли, поднялся наверх, в котелке поспевал, пузырился пшенный концентрат.

— Эх и бурда! — подошел, заглянул в котелок Рэм, заложив руки за спину.

— Но-но! Каша — будь здоров!.. — Цыган повернул голову, обдирая шкурку с колбасы. — У меня все так.

— Хвастун ты шестиламповый, — хмыкнул Рэм. — В своей же машине крюк не может найти... Хорошо, Аллаберган у меня глазастый.

— Крюк!.. — засмеялся Цыган. — Смешнее было. Ищу, понимаешь, ключ разводной. Весь гараж перерыл. Заходит Семеныч. Вот он... — Шофер обернулся на корточках, кивнул на Семеныча. — Чего ты, говорит. Ключ, говорю, не найду. Да ты его, говорит, в руках держишь. Н-ну... тут я спустил полкана! Всех богов собрал...

Все засмеялись, стали собираться вокруг котелка.

Никритин переводил взгляд с шофера на Рэма. Рисуются? Или в самом деле считают, что ничего не произошло? Ну да... У них же тут все — нормально. Как если бы двое встретились на улице, и один дал другому прикурить. Никто не станет ахать: умница, помог!.. А я разлетелся вчера — взаимопомощь!..

Ели прямо из котелка, не снимая его с огня. Ночной холод, засевший судорогой где-то под вздохом, оттаивал, расслабляя свою хватку.

— Здоров же ты жрать, Цыган! — облизнул свою ложку Рэм-Еремей. — Как классный гребец — сорок ударов в минуту.