Каменный город

— Люди без прошлого... — сказала она, глядя перед собой. — Понимаете?.. А из таких, когда в душе нет святынь — больших, пережитых со всеми, и своих, пусть маленьких, но милых, помогающих жить и не извериться, — из таких выходят или убийцы, или безвольные тряпки, предающие и самих себя, и других... Люди без прошлого, без святынь... Им время умирать, но они живут... Страшно, что их много... — Ее грудной голос звучал задумчиво и напряженно.

Бурцев взглянул на книгу, положил ее на место и молча закурил.

И был еще один такой вечер...

И еще один...

Догадки и выводы, к которым Бурцев приходил вечером, он проверял днем на заводе. Он все более уверенно чувствовал себя на новом месте и все более убеждался, что Эстезия Петровна — неоценимый помощник для него. До тонкостей знала она многое и многих. Иногда его забавляли ее острые, порой даже несколько циничные, но меткие суждения.

Как-то, ставя последнюю точку над «и», она заметила о Гармашеве:

— Он — как утюг. На него сверху давят — он гладит.

О Таланове она обронила:

— Маринованный интеграл. В производственном соусе — нужен, отдельно есть нельзя.

Через неделю было закончено знакомство с «княжением Гармашева».

— Вот и конец нашим бдениям, — сказал Бурцев, едва удерживаясь, чтобы не потянуться облегченно. — Большущее вам спасибо...

Эстезия Петровна кивнула с усталой улыбкой.

— Дымно... — заметил Бурцев. — Поднять вам шторы?

— Свет надо потушить, мошкара налетит, — лениво ответила Эстезия Петровна. Поджав босые ноги, она сидела в своей обычной позе, втиснувшись в уголок тахты.

Бурцев потушил свет и поднял шторы. Остановился в нерешительности. Эстезия Петровна молчала.

— Вам хочется спать? — глухо прозвучал в наступившей темноте ее грудной голос.

— Нет... — полувопросительно ответил Бурцев.

— Посидите... — сказала она. Глаза начали привыкать к темноте, и Бурцев видел, что она смотрит на него.

Придвинув стул, он поставил на него пепельницу и сел в другом углу тахты. Закурили. От света спички зрачки Эстезии Петровны сузились, глаза налились янтарной влагой.

За окном светится ночь... Синяя азиатская ночь, с жаркой тишиной, с неслышным ветром... Как светящийся циферблат часов, медленно кружится звездное небо... Время идет и не идет — тянется... Наступает минута откровенности... И в синей полумгле комнаты негромко звучат два голоса. Разматываются клубки рассказов... Разматываются, убегают в прошлое... Изредка в темноте вспыхивают и гаснут огоньки сигарет... Светится синяя ночь... И не нужно огня, когда наступила минута откровенности. Когда хочешь перед другим размотать клубок своей жизни... Негромко, вполголоса...

— Не помню, как прибежала на станцию. Кинулась к коменданту... Что-то кричала о дезертире... Была как сумасшедшая...

Это говорит Эстезия Петровна. Прислушиваясь к себе, временами замолкая. И тогда вспыхивает красный огонек сигареты.

— Проходил какой-то поезд... Села в него... Очутилась в Оренбурге... Стала осаждать военкомат... Там и оставили... Писарем... Как оказалась здесь?.. Начальник мой демобилизовался, уговорил поехать с собой... Он руководил трестом...

— А дальше?

— А дальше — неинтересно... Была жизнь одинокой женщины...

Наступает молчанье... Долгое... Наконец, едва шелохнувшись, Эстезия Петровна говорит:

— Дмитрий Сергеевич... Вы обещали почитать свои стихи...

— Хорошо... — говорит Бурцев и, помедлив, читает:

Я сердце свое на ладонях,
как капельку трепетной ртути,
как солнце в лазури бездонной,
несу — и считаю минуты.
Несу — и боюсь поскользнуться,
боюсь расплескать эту нежность,
боюсь — не смогу улыбнуться
в ответ на улыбки безбрежность.
Прими эту каплю!.. Я близко...
Так близко, что выдох твой тронет...
Прими! — иль на новые брызги
разбей ее взмахом ладони...

Эстезия Петровна долго молчит. Затем спрашивает:

— Это — Ольге?..

— Нет... Никому... Просто томленье духа... — с легкой насмешкой над собой говорит Бурцев. — Никогда ни одной женщине не читал... Вам — первой...

Снова наступает молчанье...

Наконец Бурцев встает. Находит руку Эстезии Петровны... Держит ее — расслабленную, грустную... Тихо целует... И уходит.

Как светящийся циферблат часов, медленно кружится звездное небо...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Когда человек после длительного ожидания окажется в воде, ему остается энергичнее работать руками и ногами, да так держать голову, чтоб не захлестнуло волной. В сходном положении находился Бурцев. Время, тянувшееся с того самого дня, как он согласился занять новый пост, нескончаемо медленно, вдруг обрело рабочий ускоренный ритм. И дни полетели, будто ветер листал календарные странички...

Бодро взбегая через две ступеньки по гулкой бетонированной лестнице с железными поручнями, Бурцев знал, что передышки уже не будет до самого вечера.