Каменный город

Бурцев неохотно отодвинул чертежи нового станка и взялся за документы по обычной продукции завода. Изредка он задавал краткие вопросы и получал такие же краткие, точные ответы... Постепенно ушел в привычный мир формул, допусков, точного расчета... И столь же постепенно крепло убеждение: «Ильюшка-то, шут его дери, прав!..» Малая специализация, колоссальные запасы прочности, большая себестоимость... Нужно ли это? Псевдоуниверсализм подобных станков на деле оказывался непрактичным и дорогим. На них можно было производить все, но — ничего в достаточной степени быстро и хорошо. Нет, говорить о совершенной непригодности станков было бы несправедливо. Но и утверждать, что они полностью отвечают требованиям сегодняшнего дня, казалось бессмысленным. Они стояли на грани. Они начинали морально стареть. А этот процесс в технике в иных случаях развивается быстрее, чем в биологии. Лишь теперь Бурцев начал постигать, что за сумбурным выступлением Ильяса крылись немалые раздумья. «Башковитого парня вырастил Муслим, — подумал он, разгибая спину. — А вот, кажется, и сами... Легки на помине».

— Директор, можно, э? — с лукавой улыбкой входил Муслим. — Пора домой...

— Ух ты!.. — Бурцев вскинул руку с часами и перевел взгляд на Шафигуллина. — Простите... Я замучил вас...

— Ничего... — сказал Шафигуллин. Однако, вскочив на ноги, с видимым облегчением обернулся к вошедшему Ильясу: — Ходжаев еще в цеху?

— Там... — кивнул Ильяс и, подкинув рукой волосы, размазал на лбу желтое масляное пятно. — Идите, я скоро приду.

— До свиданья, — бросил Шафигуллин и торопливо пошел к дверям.

— Главный конструктор... Скажи на милость, а? — смеялся Бурцев, крутя перед собой смущенного Ильяса. — И какой кипяток!..

Он обернулся к Муслиму:

— А ты, старая перечница, почему отмалчивался, когда он шумел?

— Я — отец... Не понимаешь, э? — усмехнулся Муслим.

— Что-о-о?.. — Бурцев застыл на месте. Затем обернулся к Ильясу: — А ты член партии?

— Да... — ответил Ильяс.

— Какого же шута!.. — воскликнул Бурцев. — Отец!.. С каких это пор ты сделался столь щепетильным? Он прав или нет, как по-твоему?

— Э-э-э, Дима, — спокойно возразил Муслим. — Оглядись, разберись — будем говорить. Зачем шуметь? Он будет кричать, Таланов будет кричать, я буду кричать — будем шуметь, как пустая тыква... Какой будет толк, э?..

Бурцев посмотрел на него и махнул рукой.

— Будь по-твоему, — сказал он. — Давайте-ка посидим. Я ж ничего не знаю про вас. Как Хайри? Жива, здорова?

— Здорова, э! На даче сейчас... — сказал Муслим, усаживаясь. — И я на даче. В городе вот он с Рофаат остались, — кивнул Муслим на сына.

— Рофаат — это кто? — спросил Бурцев.

— Невестка. Его жена... — снова кивнул Муслим.

— Ты женат?! — Бурцев стонал и охал. — Да ты же вот такой был!.. Ты хоть помнишь, как я тебя купал?

— Немножко помню... — улыбнулся Ильяс.

Вошла, постучавшись, Вечеслова.

— Дмитрий Сергеевич, — сказала она, вынимая из кожаной папки бумаги. — Надо чеки подписать...

Муслим поднялся и предложил ей стул.

— Мы с ним во-о друзьями были!.. — сказал он, улыбаясь Вечесловой, и потряс перед собой сцепленными руками. Он пересел на другой стул и любовно глядел на Бурцева. — А ты с семьей приехал, Дима, э? — спросил он, не удержавшись.

— Нет, один... — сказал Бурцев, не отрываясь от бумаг.

— Почему? Ты не женат? — удивился Муслим.

— Не знаю... — ответил Бурцев, продолжая подписывать чеки.

— Что ты говоришь, э? — привскочил Муслим. — Разве так бывает, э!..

— Бывает...

Бурцев поднял голову и, заметив, как Вечеслова потупилась, слегка покраснел. В наступившем неловком молчанье он поставил последнюю подпись и передал бумаги Вечесловой. Не глядя, она сунула их в папку и поднялась.

— Посидите с нами, Эстезия Петровна, — сказал Бурцев. Сейчас ему не хотелось рассказывать Муслиму о запутанных отношениях с Ольгой.

Поколебавшись, Вечеслова осталась. Она поняла.

— Так, значит, ты на даче?.. — спросил Бурцев, чтобы разрядить неловкость.

— На даче, э-э, на даче... — закивал растерявшийся Муслим.

— Ну, дача — это громко сказано! — рассмеялась Вечеслова, приходя им на помощь. — Клочок земли со спичечную коробку!

«Уж эти мужчины!.. Влипли, как мухи в паутину, и сами не выберутся...»

Но почему-то ей стало весело. Завязался шутливый спор.

— Зачем слова? Дима приедет — сам увидит, э! — вновь оживился Муслим. — Скоро виноград будем кушать!..

— Не рано ли? — усомнился Бурцев. — Еще май не кончился.

— Нет, отец правду говорит, — вступился Ильяс. — Он же селекционер, что-то колдует, так? Шесть кустов — «Халили белый» — начнут поспевать в конце июня. Раньше, чем у всех.

— Ого! У нас свой Мичурин! — смеялся Бурцев, с облегчением чувствуя, что Муслим не обижен его скрытностью. «Муся всегда был умницей», — подумалось ему.

— Мичурин не Мичурин — виноград будет... — С лукавым прищуром огляделся Муслим. — Все поедем: Эстезия Петровна, ты, он.