Каменный город

— Вот и записывай на свои пленки, — обернулась Тата. — Сотри Армстронга: надоел!

— А что Бетховена? — спросил Никритин, чтобы перебить семейный спор, всегда неприятный при посторонних.

— «Лунная» и «Эгмонт». — Кадмина боком присела на перила, вздернула подбородок. — С точки зрения художников — тоже мещанство?

Никритин посмотрел укоризненно. Что я, ответчик за всех?

— Художники? — поднял голову Женя. Понурясь, он отстукивал такт музыки ногой. — Кустари без мотора?

Он лениво отвалился от притолоки двери и подошел ближе.

— Нет, в самом деле, — сказал он, пожимая руку Никритину. — Разве цветная фотография не нокаутировала вас? Расставь натуру — и бенц! Техника... Венька вон потрясных девочек нащелкал. Никакого классицизма, как у ваших Венер!

— А вы слышали — машины стихи сочиняют? — сказал Никритин. — Значит, и поэтов — по шапке?

— А я стихов не читаю, — перешел Женя к Афзалу. — Что это мне даст? Пусть Стасик...

— Дурак! Перестань паясничать! — прикрикнула на него Кадмина и, нагнувшись, подняла этюд, прислоненный к перилам. — Пойдемте повесим.

Никритин молча пошел за ней.

Комната после солнечного света казалась мрачноватой и прохладной. Свежо пахло вымытым полом.

Кадмина вошла за ширму и взобралась коленями на узкую деревянную кровать. Приставила этюд к стене. Потом передвинулась, примерила в ногах кровати. Обернула голову:

— Так лучше?

Никритин кивнул и отвел глаза. Уши начинали гореть — он чувствовал. Эта ширма... И эта узкая, подчеркнуто-строгая постель... Тишина, полумрак...

Кадмина спрыгнула. Тоже примолкнув, тихо положила этюд на подушку.

Оба вышли из комнаты смущенные.

Но никто не обратил на них внимания.

В гостиной Женька демонстрировал магнитофон. Шаронов перебирал коробки с пленками, морщился.

— Винегрет! — изрек он, отбросив последнюю кассету. — Ты бы еще «Светит месяц» записал.

— Хорошо! Что время теряем? — свел брови Афзал. — Плов делать будем, нет?

— Будем! — сказала Кадмина. — Но за качество не ручаюсь.

— Я ручаюсь, — как цирковой борец, поднял согнутую руку Афзал. — Я буду делать, вот с Лешей.

— Женька! Позвони заранее в неотложку! — протянул с наигранной ленцой Непринцев. Он сидел, откинувшись, на диване и рассматривал ногти на руках.

Кадмина потемнела, взглянула на него и тут же улыбнулась Афзалу:

— Спасибо! Будет настоящий узбекский плов. На огне сварим?

— Если есть, — сказал Афзал и тоже улыбнулся.

— Есть! Идемте... — двинулась она к выходу. — Очаг возле бокса.

Началась суматоха, как всегда, когда коллективно затевается плов.

Перетащили с веранды, поближе к очагу, плетеный стол. Появились ножи, плошки, кухонная доска.

Обвязавшись вместо фартука вафельным полотенцем, Афзал начал разделывать мясо. Никритин крошил лук и мелкой соломкой резал морковь. Тата носилась на кухню и обратно. Отмыла рис, замочила его в подсоленной воде.

Только Женька и Непринцев не принимали участия в беготне, оставались в комнате возле ревущего радиоприемника. Шаронов, покрутившись во дворе, тоже ушел — «эпатировать поэзию».

Хозяйничали втроем.

Тата принесла в ведерке уголь. Ловко, не измазавшись, высыпала его в очаг, подкинула куски саксаула — и подожгла.

Время от времени хрипло трещал звонок, и Тата убегала к калитке, встречала пришедших.

— Совсем не думал, что в гости сегодня попаду, — говорил Афзал, заливая масло в казанок. — Хорошо. Давно ее знаешь? Учти — мне нравится.

— Молчи, азиат! — мрачно отшучивался Никритин.

— Сам азиат! Знаю... — щурился от дыма Афзал. — Ты чернее меня...

Он присел на корточки, поворошил согнутой монтировкой угли. Высунулись из-под казанка, затрепетали лепестки огня. Сильнее заскворчило масло. Дразняще запахло прокаленным луком. Никритин сглотнул слюну.

Понадобилась ложка.

— Тата! — впервые позвал Кадмину уменьшительным именем Никритин. — Тата!..

— Чего орешь? Она в дом прошла с кем-то, — сказал Афзал. — Беги давай!..

Никритин вбежал в коридор и рванул дверь ее комнаты.

За столом, перед небольшим овальным зеркалом, сидела яркая блондинка. Явно крашеная. Держа на весу рейсфедер, она нацеливалась на какой-то волосок в бровях. Тата, сбоку от стола, вся подалась к ней.

«Выщипывает! Рейсфедером!..» — подумал Никритин и содрогнулся от необъяснимого омерзения, застыл на пороге.

— Понимаешь... — протянула блондинка. Голос у нее был как у актрис, изображающих по радио мальчишек. — Понимаешь, у меня просто глаза квадратными стали! Ваша, говорит, челка увеличивает ценз доступности. Вот гад, а!

— Тата! — нетерпеливо и слишком громко крикнул Никритин. Что-то отчаянное послышалось ему в собственном голосе.

Кадмина вздрогнула и вскинула голову. Как девчонка, застигнутая у банки с вареньем. Мгновенное смятение плеснулось в ее глазах.

— Тата, нужна ложка!.. — краснея и уже потише договорил Никритин.

— Прости, Нонка! Я сейчас... — притронулась к плечу блондинки Кадмина и пошла с Никритиным. Подбородок ее был вызывающе вздернут. «Еще подумает, что подслушивал... — покосился на нее Никритин. — Вот чертовщина!»

Движения Таты, когда она рылась в ящике кухонного стола, показались Никритину скованными. Он терялся, не зная, как сгладить неловкость.