Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель

Година никогда не уводил лодку дальше этого «почти». Чем норовистее ярились над озером Стрибожичи,[12] чем белее кучерявились барашки волн, тем ближе к берегу держался их струг. Словом, все опасности и тяготы Ладожского «плавания» Волькше скорее мнились, чем взаправду происходили в Яви.

И вот теперь Волькша напрягал свои зрачки до рези, до «глазных мальков», но не мог разглядеть в шершавой озерной дали даже тонюсенькую полоску земли. Драккар, уносивший их с Олькшей прочь от родных берегов, точно летел в утреннем небе, которое плескалось и над головой, и вдоль бортов.

– Roth[13]… Roth… Roth… – подгонял шеппарь своих гребцов. И они, напрягая спины, налегали на весла. Варяги так соскучились по простору, по могучим волнам, по бодрящему дыханию Ньёрда,[14] что никак не могли остановиться и разгоняли свой корабль все быстрее и быстрее. Вряд ли ладья длиною более сорока локтей взаправду задирала нос. Но, судя по тому, как бурлила за бортом вода, она была близка к этому.

– Русь… Русь… Русь… – распевно выкрикивал свей, и «дракон» отвечал мерным скрипом и величавыми кивками устрашающей головы.

Но вот драккар и его манскап натешились скоростью и простором. Весла легли вдоль бортов. И теперь только парус нес корабль вдаль по волнам Ладоги.

– Jaha? Varför hänga läpp, veneden?[15] – спросил шеппарь у Олькши.

Ольгерд часто-часто захлопал рыжими ресницами. Думал ли он прежде, что будет почувствовать себя бестолочью оттого, что из пяти свейских слов он понял одно, да и то с трудом? Нет, конечно. Варяги, с их гавкающей речью, были для него чем-то вроде сказочных злодеев, вечно чинящих беспокойство добрым людям. Навроде леших, только настырнее и злее. И вот теперь свей обращался к Олькше с вопросом, а он только хлопал глазами, Волькша же, сопля латвицкая, как назло, сидел возле своего короба в носу драккара и, не отрываясь, смотрел на воду.

– Почему твой грустаешь? – снисходительно переспросил свей на корявом венедский.

Это Олькша-то грустит? Рыжий Лют приосанился. Только что руки в боки не упер. Это вон, чухонский прыщ того и гляди начнет сопли на кулак наворачивать. А ему, Ольгерду Хорсовичу, все нипочем. И плевать он хотел на…

На что именно он хотел плевать, верзила никак не мог решить, и от этого его взгляд опять затуманился. Шеппарь покачал головой и двинулся прочь, но тут верзила встрепенулся и пробасил по-карельски:

– Все хорошо, ярл.[16]

Шеппарь в карельском наречии смыслил еще меньше, чем словенском. И по всему было видно, что мерю, весь, водь и прочую сродную кареле сумь, он уважал на порядок меньше венедов, которых в свою очередь почитал за наивных и трусоватых увальней. Лицо свея скривилось, он цыкнул зубом, презрительно плюнул за борт и вернулся к рулевому веслу. Разговора не вышло.

Приняв из рук помощника родерарм,[17] шеппарь начал медленно поворачивать драккар на юго-запад, к Ниене.[18] Крюк пришлось сделать немаленький, но без него ладья вряд ли смогла бы благополучно миновать бесчисленные отмели и «всплывающие острова»,[19] в изобилии рассыпанные вдоль болотистого, ощерившегося мысами язык между Волховской устьем и Ниенским истоком. Можно было, конечно, послать кого-нибудь из гребцов на топ,[20] дабы следил за глубиной, и, петляя между отмелями, сократить путь. Но ветер был свеж, а манскап ленив, чтобы не сказать больше. Так что петляние по причудливой россыпи банок[21] было не самой лучшей затеей. А лишний день пути мало что меняли в жизни шеппаря.

Сказать по правде, Хрольф, сын Снорри из Смоланда,[22] вообще не любил перемен. Его больше прельщала жизнь бонда.[23] Пахота. Охота. Мирные буйства на Мидсоммер[24] и в Рачий день.[25] Не будь он младшим сыном в семье, он, наверное, никогда бы не вышел в море.

Но однажды отец подозвал его и, глядя куда-то на дальний берег озера, сказал:

– Хрольф, сын мой, я долго думал, что станет с нашим бондом, когда я уйду к костлявой Хель[26]… Земля наша не богата. Есть, конечно, и победнее, но все же… Пашни не густо. Родит она так себе… Что уж ее на куски делить. Сам понимаешь… Серебра мы не нажили. Не получилось. А тут, хвала Одину, вышел случай… что был у меня брат, Эрланд. Младший. Я о нем двадцать лет ничего не слышал. Но днями приезжал добрый человек и поведал, что Эрланд лежит при смерти на Бирке[27] и хочет меня видеть. Передал так же посланник, что хочет твой дядя оставить нам кое-какое наследство… Ну, ты понимаешь…

Раз наследство ждало их в городе викингов, то им мог быть только корабль. Или несколько! Так что долго уговаривать Хрольфа не пришлось.