Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель

Но больше всего Хрольфа злило то, что венедские парни оказались вовсе не теми, кем он их себе представил, приказывая манскапу грести к берегу. В головокружениях, что почти месяц мучили его после Ярилова дня, они мнились ему Суртом[38] и Даином,[39] способными в одночасье переменить его жизнь. А на поверку рыжий здоровяк оказался туп, как полено, и заносчив как зубр, его щуплый приятель и того хуже. Где это видано приказывать шеппарю: или русь к берегу, или в воду прыгну? Хрольф недоумевал, что удержало его меч в ножнах. Да, за такую выходку он не помиловал бы ни одного человека на драккаре, будь то хоть трижды загребной.[40] Люди должны знать свое место! И все же, когда сегодня в предрассветном полумраке шеппарь встретился глазами со щуплым венедом, необъяснимый страх охватил свея, точно он попал в пещеру к троллям, ну, или оказался один против волчьей стаи.

Нет уж! Не было у него на борту ратарей. Но и такие странные инородцы ему без надобности. Так или иначе, от них надлежало избавиться. Того и гляди, разрушат венеды и без того не слишком устроенный уклад жизни потрепанного драккара.

Первой в голову шеппарю пришла мысль об убийстве. Напасть. Зарубить. После чего поворотить драккар. Вернуться-таки в Ильменьское городище и положить к ногам венедского конунга головы воров. Вот бы узнать, велика ли награда за их поимку?

Видение почестей и мзды привело Хрольфа в радостное расположение духа. Одним взмахом билы[41] он мог решить все свалившиеся на него неурядицы. Даже ссору с «безбородым сыном бревна» можно попытаться уладить…

Однако, стоило шеппарю вспомнить об огромном норманне, что обретался на княжеском дворе, о его чудовищной боевом топоре, о перекошенном гневом лице, как сожаление о содеянном выпихнуло радость из сердца свея, точно кукушонок яйца пеночки. Надо же было ляпнуть такое! Вот уж точно, Локки попутал. Да, после такого оскорбления норманн не успокоится, пока не переломает обидчику все кости, включая череп. И даже венедский конунг будет ему не указ.

Выходит, Ильмень теперь и вправду закрыт для Хрольфа…

Взгляд шеппаря упал на Олькшу. Тот пялился на приближающийся Ниенский залив с бычьей тоской. Сходство парня с быком было настолько разительным, что свей опять улыбнулся. Да за такого фолька можно просить двух коров! На нем же пахать можно. Ну, и что с того, что он здоров как медведь, а на ногах у него сапоги, которых у Хрольфа отродясь не бывало? Даже горные великаны иногда спят, что и дает героям саг возможность напасть на них и убить. Человек пять легко спеленают здоровяка, покуда он будет спать. Про мелкого венеда, шеппарь и вовсе не думал. По цене овцы купят, и то прибыток, да и с глаз долой.

К тому же, было совсем не обязательно крутить парням руки прямо сейчас. Хрольф мог преспокойно отвести их на Бирку, а уж там и решить их судьбу.

Эта задумка показалась сыну Снорри самой разумной из всех, что хороводили в его голове, пока драккар медленно возвращался в объятия берегов.

Вот и небольшой островок на самом стрежне истока Ниена. До чего же он похож на орех, застрявший в огромной глотке!

Как ни спокойна была река, несшая воды Ладоги в Восточное море,[42] надлежало рассадить манскап по местам.

– Roth! Till platser![43] – проорал Хрольф от родерпина.[44]

Почесываясь и недовольно бурча ругательства себе под нос, гребцы садились на сундуки[45] и вставляли весла в кнуцы.[46]

Восточное море

Река Ниен всегда была где-то неподалеку и в то же время на самом краю Ладонинского мира. В детстве Волькша то и дело слышал: Ниен – то, Ниен – се. Но плавать по ней ему еще не довелось, как впрочем и почти всем Ладонинцам.

К слову сказать, старший брат Волкан – Торх, в пору своего долгого сватовства к Раде, племяннице Лады-волховы, как-то проплыл по Ниену. Сердобольный Таменгонтский ижорец[47] довез его на лодке аж до Лохи,[48] а уж оттуда парнище двинулся к эстиннам пешком. Однако в походе Торха за янтарным гребнем для своей любавы были дела на много занимательнее, чем неторопливое плавание по величавой Ниен. Так что о самой реке Волькшин брат почти ничего не рассказывал. Разве что обмолвился про то, что в устье Ниена островов едва ли ни больше, чем в истоках Волхова.

И вот теперь многоводная река подхватила варяжскую ладью и неспешно понесла на юго-запад. В пору было разочароваться, – никакой разницы между Ниен и родным Волховом Волькша не видел. Та же темная вода, те же болотистые, поросшие тростником берега. И все-таки это была Ниен – река, по берегам которой жили почти все сущие языки Гардарики.

Волкан махал рукой людям в рыбацких лодках и на прибрежных плесах. Они дивились необыкновенной приветливости варягов и поспешно выкрикивали пожелания счастливого пути. Сын Годины отвечал им на их же наречиях, чем повергал их в еще большее изумление: редкий северянин разумели какой-либо язык кроме родного.

– Ты что, понимаешь это птичье пинькание? – спросил его Хрольф.