Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью

– Угу, – соглашался Олькша, но Волькше почему-то казалось, что он угукает только для того, чтобы Годинович не мешал его раздумьям.

Когда камни вокруг кострища накалились как в бане, ребята перестали подбрасывать дрова в огонь и улеглись на ложа из еловых лап и мха.

Утром парням вновь поблагодарили и того, кто соорудил эту землянку, и тех, кто не пожалел времени, заготавливая дрова «для кого придется». Камни очага были едва теплыми, хотя стены и покрывал иней от их дыхания. Приятели проснулись лишь слегка замершими, а не закоченелыми, как могло бы произойти, не окажись землянка такой теплой, а поленница такой высокой.

Трудности начались у самой двери зимовья. За ночь снега навалило столько, что парням пришлось изрядно попыхтеть прежде, чем обитая шкурами створка хоть чуть-чуть приоткрылась. К тому моменту, когда в узкую щель, скинув зипун, смог просунуться щуплый Волькша, исподнее Ольгерда было насквозь мокрым от возни с дверью. Только безумец пошел бы на Калядинский мороз в сырой одежде. Пришлось снова разводить огонь, сушиться, натираться жиром.

Словом, когда приятели наконец выбрались из охотничьей землянки, зимнее солнце поднялось уже высоко.

Как ни старались парни, но так не смогли вспомнить, когда еще на их веку за одну ночь выпадало снега в половину человеческого роста. И это в лесу, где часть его задержалась на лапах елей. Сколько же его навалило в полях!? Снег был рыхлый как овсяные отруби, и снегоступы почти не помогали. Особенно тяжело приходилось Ольгерду, который, то и дело, проваливался по колено и глубже.

– О, Святобор, отец леса смилуйся… О, Каляда-батюшка усмири Мороза свет Перуновича… О, мать-Лада заступница… – причитал себе под нос рыжий увалень.

– Ты еще Вышня[125] кликни на помощь, – съязвил Волькша: – Вот ему самое дело с нами, сопляками возиться.

Олькша смолчал. Только злобно стрельнул в приятеля глазами снизу вверх, поскольку снегоступы Годиновича почти проваливались в снег не так глубоко и от этого он казался на голову выше Хорсовича.

– Далеко еще до барсучьего города? – спросил Рыжий Лют через некоторое время.

– Снега навалило… – промямлил Волькша.

– А то я не вижу, – пропыхтел Ольгерд, в который раз проваливаясь выше колена: – И что с того?

– Да то, что я мест не узнаю, – сознался приятель.

– Перркеле! – выругался Олькша и сел на снег.

Но он не успел высказать все, что он думал о своем закадычном друге и наперснике. Впереди, в паре сотен шагов от того места, где остановились парни, раздался волчий вой: тяжелый, хриплый, пробирающий до костей почище Калядинских морозов. Вожак давал знак волкам-загонщикам к началу охоты. Любо им гнать зверя по такому снегу. Лось в нем вязнет по самое брюхо и быстро выбивается из сил.

Раздался ответный вой. За ним еще и еще.

Кровь застыла у парней в жилах, но в следующее мгновение бешено застучала в висках.

«Обложили!» – прочитали парни в глазах друг друга. Нет, не лося или кабана загоняют сегодня волки, а двух незадачливых искателей барсучьих нор.

– Перркеле! Перркеле! – зарычал Олькша, роясь за пазухой в поисках самострельной жилы. Но не жажда легкой поживы, как накануне, а суетливый животный страх заставлял его руки трястись.

– Не глупи, – просипел Волькша: – Ты не успеешь перезарядить, как они бросятся на нас со всех сторон. Полезли лучше на дерево.

– Конечно, и будем сидеть там, пока не окоченеем до хребта, – огрызнулся Рыжий Лют: – Лопату лучше возьми. Будет вместо дубины.

– Много я ей намашу? – проскулил Волькша: – Их, поди, голов шесть или семь. На деревья надо лезть пока не поздно.

– Ну и полезай, сцыкун лапарьский. Только под ногами мешаться будешь, – рычал Олькша, наваливаясь всем телом на лучок самострела. Либо этот способ установки тетивы оказался сподобнее, либо верзила уже приноровился к грозному оружию отца, но на это раз оснастка заняла пару мгновений. Ольгерд надсадно ахнул, одним движением закинув жилу на затворную собачку. Короткая стрела ощерилась зазубренным наконечником. Если с первого выстрела раскроить башку вожаку, стая может и отступиться.

Руки Волькши поудобнее перехватили черенок лопаты. От Олькшиного проворства в нем затеплилась надежда, Но тут же угасла: в стае оказалось не шесть и не семь волков. Почти два десятка серых теней осторожно приближалось к своей добыче со всех сторон.

Олькша попятился, наводя самострел то на одного, то на другого зверя. Который из них вожак? Такая большая стая вряд ли разбежится, если завалить старшего. Но потеряв его, она превратится в свору одиночек. А разогнать свору и распугать стаю – это две разные напасти.

Самострельная жила громыхнула в морозном воздухе, как горшок о горшок. И в следующее мгновение один из волков отлетел в сторону и застыл. Даже лапы его не дергались в агонии. Смерть была мгновенной и страшной. Стрела прошла волка на вылет и вонзилась в дерево позади жертвы. Похоже, самострел Хорса ошеломил своей мощью не только парней. Пара волков, по виду двухлетки, распластались по снегу и поползли прочь.