Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью

Гордый венед хотел отказаться, забрать скотинку и двинуться домой, но от воспоминаний о вкусе велле рот наполнился слюной. Хоть и не мог Волькша жаловаться на то, что ему редко приходилось есть разные сласти и смасти, но карельский кисель запомнился ему как-то особо. Даже не столько вкусом своим, сколько благодатью, которая наполняла пузо вместе с велле.

Но овсяным киселем угощение не закончилось. Хлебосольная хозяйка выставила гостю холодной тушеной оленины с мятой брусникой в меду и черные душистые хлебцы. За едой неловкость Волькши улетучилась, и они с Кайей душевно проболтали почти до вечерней зорьки. За весь вечер они даже словом не обмолвились о том, что произошло зимой. А так успели переговорить обо всем на свете: о повадках тетеревов и лисиц, о том, где в округе самые ягодные места и где самые непроходимые болота. Да мало ли еще о чем могут говорить люди, испытывающие друг к другу простую человеческую приязнь.

Годинович, глазом не моргнув, пересказывал байки отца, как свои собственные, и вскоре превратился в глазах Кайи из «олуха» и «говорливого венеда» в Уоллека и глазастого внука Тапио.

Прощаясь, Волькша опять чуть не осрамился. Он поблагодарил хозяйку за угощение и привет со всем красноречием, на которое был способен сын Годины Ладонинца, он испросил разрешения время от времени наведываться в гости, а, получив на то радостное соизволение Кайи, двинулся домой… без телочки. Ему, конечно, удалось превратить свою оплошность в шутку, но, топая с коровкой к Ладони, он щедро надавал сам себе оплеух и затрещин.

– Вот тебе, олух. Вот тебе, – приговаривал он, с каждой колотушкой чувствуя себя все более и более счастливым.

Утиная охота

Волькша никогда не сознавался в этом даже самому себе, но в тот день игривая телочка старшего брата привела парня к первому настоящему другу в его жизни. Как ни крути, а Ольгерд был для него всего лишь приятелем. Их связывала только отроческая жажда веселых похождений, которые каждый из них понимал по-своему. Для одного это были драки и шкоды, для другого походы и встречи. А так им даже поговорить было не о чем.

С Кайей же они могли днями напролет рассказывать друг другу разные былицы и байки, делиться приметами и умениями.

Взять хотя бы стрельбу из лука. Еще предыдущей зимой Волькшу потрясло умением Кайи поражать стрелами самые немыслимые цели. Как-то он попросил у девушки разрешения испытать ее грозное оружие. Взяв олоньский лук, Годинович приготовился вложить все силы в натягивание тетивы. Какого же было его удивление, когда он справился с ним играючи. И причина была не только в том, что олоньские охотники использовали для тетивы лосиную жилу, которая у венедов шла только на самострелы. Сам по себе лук был не таким тугим, как ожидал Волькша. Из такого стрела вряд ли могла пролететь дальше ста шагов.

– А зачем больше? – удивилась Кайя.

– Как зачем? – в свою очередь поразился венед: – Если стрела летит на сто шагов, значит, серьезно ранить она может только в пятидесяти или даже меньше.

– Уоллека, ты все-таки чудной, как и все венеды, – сказала Кайя: – Не обижайся, но твой народ всегда мнит что размах, ну, или сила – это самое важное. Вам кажется, что чем дальше полетит стрела, тем больше добычи принесет вам Хийси. Но в каком лесу ты видел простор, где можно выстрелить на сто шагов и ничего не задеть? Ты-то сам, кстати сказать, с сорока шагов не попадешь в белку?

Попадет ли он в белку с сорока шагов или нет, Волькша не знал, но не принять вызов Кайи не мог. И не потому, что это легло бы пятном на его честь, а потому, что с девушкой всегда было приятно спорить: и выигрыш, и проигрыш она встречала с достоинством, редким даже среди матерых мужиков.

Белкой они определили «олений глаз», – прореху в коре дерева, которая образовалась вокруг того места, где много лет назад была сломана у ствола ветка. Отмерили сорок шагов. Кайя предлагала тридцать, но Волькша съязвил:

– Боишься, что если мы отойдем слишком далеко, «белка» махнет хвостом и убежит?

– Вот, еще, – фыркнула девушка: – Просто я знаю, о чем говорю, а ты споришь только для того, чтобы спорить.

– Стреляй уже, – подзадорил ее Волькша.

Кайя наложила стрелу на тетиву. Чуть нагнула голову к правому плечу. Несколько мгновений она постояла с опущенным луком, потом вскинула его, натянула и тут же выстрелила. Стрела воткнулась в «слезник». Следующая поразила противоположный угол «глаза». Третья вошла точно в яблочко. Глядя на ее меткость Волькша в который раз подумал о Деване, деве-охотнице. Разве может смертная женщина так стрелять?

– На! – сказала девушка, протягивая лук: – Теперь твой черед.

Из трех стрел в дерево попали две: одна в четырех пядях[152] от «белки», а другая в двух с половиной. Сорока шагов, и правда, оказалось многовато.

– А знаешь почему у тебя не получается? – спросила его Кайя.

Волькша покачал головой. Был бы у него самострел, он бы показал, как надо стрелять.