Каменный мост

– Да па-шел ты! – Боря отпихнул мои руки и поправил фуражку. – Дядя Боря знает, что делает. Прошлый раз ты тоже говорил, а если бы дядя Боря поехал с пустыми руками? Не ори, понял? Я старше тебя по званию. Псих. Дебил! Сволочь!!!

За стенами кабины перестали ползти краснокирпичные своды, теперь, светлея и темнея, шершаво мелькала глина и порой на стекло брызгала и сочилась вода – мы опускались на дно, и говорить уже не о чем, тошнило, дрожали экзаменационно колени и ныло, как перед дракой, в животе; еще опускаться долго, я знаю, и нельзя думать, как глубоко и как легко сдвигается земля – может сдвинуться следом; мы опускались, мигал свет, я замер, сжался, уснул, перестал слышать, я уже кончился – мне жалко чего-то? – посреди глубокой воды, в пустоте я перестал грести и обернулся на берег, чуть приподнявшись, опершись на плавник: ничего не жалко, себя не жалко, можно уходить, не болит; кабину стало потряхивать, и она с хрустом остановилась, едва заметно перекосившись, я успел подумать: застряли, поймали нас пружины, хотя уже слышал наружные голоса: Мексика. Боря, пытаясь начать первым, опередить еще невидимых, толкнул кулаками деревянные створки и впустил паровозное пыханье и резкие железнодорожные гудки (вот и пришлось вспомнить: с детства боюсь, видно, шел однажды мимо отцовского депо и вдруг за спиной…) и жаркий, не наш воздух – но я смотрел только на чужой синеватый асфальт, под ноги, на Борины шагающие каблуки, не разбирая смысла в гомонящих голосах, – нет неба… Мы вышли под перепончатым вокзальным неохватным куполом на асфальт, прорезанный канавами железнодорожных парных путей, к тупикам – не оглядываться на лифт, никто не должен понять, что мы отступим отсюда. Боря хмуро кивал очкарику с красивейшей каштановой шевелюрой – высокий парень в теплом рыжем пиджаке с накладными карманами, сероватый, как с пепельной фотографии, склонялся к Боре, сжав в руках блокнот и чернильную ручку, однообразно, словно задавая один и тот же вопрос, Боря набычился, вслушиваясь – другим, стальным куском, и я расправился, и вырос: ну что, твари? – правда сыщется, и вера не напрасна. На платформах стояли люди, битком, почти не видно асфальта – столько людей, тепло одетые по жаре, шляпы, шляпки, пальто, дети на руках, бегающие дети, горы чемоданов и узлов… Я косился на старую одежду, на незнакомые, несуществующие, давно исчезнувшие впалощекие лица, чтобы не глядеть на детей, – кричали, лопотали только дети, а оставшиеся, выросшие люди кричащими глазами смотрели на наши плащи и фуражки, с трудом освободив нам место – пятно пустоты, пятясь от каждого нашего шага. Пыхтели паровозы с железными нерусскими номерами и серебряными профилями на чумазых мордах, какая-то тварь вразнобой запускала гудки и сирены – паровозы стояли на каждом пути, уткнувшись в тупики, без вагонов, между рельсов я не заметил голубей, мусора и травы – образцово тут, только асфальт и вытравленная мазутом земля. Я вставал на носочки (и ближняя часть толпы с неясным охом оглянулась: куда он…), но так и не увидел, есть ли выход рельсам, уходят ли наружу? перепончатая стена глухо опускалась и смыкалась. Чего они ждут? какого хрена собрали их? – мы приклеились к Бориной темно-синей спине, Боря слушал очкарика, не снимая руки с брючного кармана, и с неприятной гримасой озирался на толпу, людские стены, на дюжину встречавших близнецов в плащах, обнаживших головы, стоявших тесней, решился и украдкой показал парню на свое ухо: не слышу, надо куда-то отсюда; и парень горячо закивал и шлагбаумом выставил длиннющую руку – в подземный переход. Боря (как ему не хотелось упускать лифт из вида) осторожным шагом двинулся по ступенькам вниз, с нами штатские еще… одни мужчины, они взволнованно взглядывали в наши лица, кивали и делали какие-то знаки, словно не умея по-русски. Я смотрел только вперед и слушал, как гудят паровозы и пыхает пар, коридором мы прошли, убыстряясь до решетчатой двери, в каморку, где письменный стол и пара табуреток и портрет незнакомого человека – кто это? Уже ясно: парень говорил по-русски, уже проступали отдельно знакомые слова, только не складывались во что-то знакомое в целом. Боря вдруг – стоп! – и резко повернулся к сопровождающим:

– Так, товарищи, время ограничено. Давайте-ка без лишних. Кто у вас тут, э-э…

– Посол Капустин. Я сменил товарища Уманского, – выдвинулся безлицый человек. – Персонал посольства, те товарищи, что…