Каменный плот

Девушка за стойкой туристического агентства осведомилась, не археологи ли они, не антропологи ли португальские, насчет португальских понятно, но с чего вы взяли, что они археологи-антропологи? Да в Орсе по большей части только они и едут, там неподалеку, в Вента-Мисене, довольно давно уж обнаружили останки первобытного человека, самого древнего в Европе. Так-таки и человека? – спросил Жозе Анайсо. Нет, только его череп, но зато древний-древний – ему не то миллион четыреста тысяч, не то миллион триста тысяч лет. А откуда же стало известно, что это его, а не её череп? – с подковыркой спросил Жоакин Сасса, на что Мария Долорес с понимающей улыбкой ответила: Когда где-нибудь откапывают первобытного человека, его всегда называют кроманьонцем, неандертальцем, синантропом, австралопитеком, и тому подобное, в том же роде, исключительно в мужском, я хочу сказать, роде, должно быть, в доисторическую эпоху женщин не было, и добрались до Ев, самое вкусное уже доев. И вас я вижу, это заело. Еще бы, я антрополог по образованию и феминистка от досады. А мы – журналисты, хотели взять интервью у того самого Педро Орсе, который ощущает колебания почвы. Неужели и в Португалии об этом уже известно? А что тут такого: от вас до нас рукой подать, отчего бы не подать и весть? – заметим, что весь этот искрометный диалог вел Жозе Анайсо, в силу профессиональной необходимости поднаторевший в пикировке с учениками. Спутник его меж тем отошел в сторонку, глядел на красочные плакаты с изображениями Львиного дворика, садов Хенералифе, лежащих статуй Католических Королей и спрашивал сам себя, какой смысл в реальных достопримечательностях, если ты все уже видел на фотографиях. Из-за этих философских раздумий он потерял нить дальнейшего разговора Жозе Анайсо с Долорес, хохотавшей так звонко, что невольно хотелось сказать: Родилась такой веселой – прозываться надо Лолой, Долли или Лолитой, как угодно, только не полным именем, которое дано ей в память страстей Господних и крестных мук его, а потому и вступает в вопиющее противоречие с природной веселостью нрава. В ней не было уже и следа феминистской досады, потому, вероятно, что этот португалопитек предстал перед нею не в виде нижней челюсти, коренного зуба и фрагмента лобной кости, а в полном, можно сказать, комплекте, кое-какие аксессуары которого послужит грядущим археологам убедительнейшим доказательством того, что в наши времена женщины уже существовали. Мария Долорес, которая, не найдя применения своему диплому антрополога, устроилась на службу в туристическое агентство, прочерчивает на подсунутой Жозе Анайсо карте недостающую дорогу, крестиком помечает селение Орсе неподалеку от пресловутой Вента-Мисены, теперь они не заблудятся, гранадская сивилла указала им правый путь со словами: Там настоящий лунный пейзаж, но в голосе её звучит сожаление, что она не может отправиться туда вместе с португальскими журналистами, к делу применить свои знания, особенно с этим вот застенчивым, с тем, что держался в сторонке, все плакаты по стенам рассматривал, ах, Мария Долорес, сколько уж раз внушала нам житейская опытность, что не следует доверяться первому впечатлению, ибо столь же обманчиво оно, как и застенчивость Жоакина Сассы, который, выйдя на улицу, говорит товарищу: Она, наверно, напрочь, чтобы ты задержался да подержался за нее, – простим этот сомнительный каламбур, из тех, что столь часто звучат в чисто мужском разговоре, а Жозе Анайсо не без самодовольства, вполне, как мы-то с вами знаем, беспочвенном, отвечает: Не исключено.

Наш мир, как мы неустанно повторяем, это комедия ошибок. Лишним доказательством этому служит имя "орсейский человек", которое дали черепу, отрытому даже не в Орсе, а по соседству – в Вента-Мисене, название которого отлично звучало бы в палеонтологических трудах, если бы не первая его часть – "вента" [17], со всей непреложностью указывавшая на то, каким прозаическим и низменным делом добывали себе пропитание его жители. Что за странная судьба у слов: не будь Мисена именем женщины – ну, не мужчины же! – чем-нибудь прославившейся наподобие той знаменитой галисийки, в честь которой в Португалии назван городок Голеган, можно было бы подумать, что, спасаясь от безумия Атридов [18], именно сюда, в эти отдаленнейшие пределы, добежали микенские греки и основали здесь поселение, желая хоть названием его впоследствии и в соответствии с законами языка изменившем звучание воссоздать оставленное отечество, здесь, в самом средоточии ада – куда там городку Серберу! – дальше которого мы уж не поплывем. Верится с трудом.