Каменный пояс, 1976

Попадаются такие люди, которые, несмотря ни на что, твердо придерживаются своих взглядов, борются за них, спорят иногда, если их совсем не понимают, даже переходя границы приличия. Таким человеком и считали на заводе Алексея Павловича Иванилова. Сюда он пришел работать в 1942 году: после тяжелого ранения и контузии на фронте. Был тогда юношей, почти что еще мальчишкой с длинной худой шеей и длинными худыми руками. За годы, естественно, завод узнал хорошо, но работа его особенно не удовлетворяла, и он, пользуясь любым случаем, любой трибуной, ратовал за технический прогресс, за научную организацию труда и постоянно вносил свои предложения. В них всегда было много дельного, но долгое время завод из-за своей крайней отсталости внедрить их не мог, и постепенно Иванилов прослыл этаким прожектером, бесплодным мечтателем и еще человеком, любящим всем портить настроение.

Даже весь вид его, слегка удлиненное лицо с белесыми, словно выгоревшими бровями и небольшими, но острыми глазами, худая по-боксерски собранная фигура — все, все настораживало, говорило о том, что этот человек в любой момент может броситься, очертя голову, в любую драчку за свои принципы.

Похоже, он сам стал уставать от своего характера и чуть-чуть сник. Однако в лице нового директора завода Николая Петровича Богданова неожиданно приобрел сильного союзника.

Иванилова назначили начальником рессорного цеха, и вскоре цех — впервые за свою историю — выполнил государственный план.

Потом Алексея Павловича перевели начальником цеха горячих штампов. И здесь пошли такие дела!..

Не так давно на кузнечно-прессовом заводе побывал министр автомобильный промышленности. Приехав, он задал тот самый сакраментальный вопрос, который так любят задавать друг другу при встрече все люди: «Ну, что у вас нового?» Ему и рассказали, что делается в цехе горячих штампов. Так министр не сразу поверил, пока все не увидел своими глазами.

И вот мне говорят: «Чтобы собрания проводить под фанфары…» Не походило это на Иванилова.

Свернув-таки с прямого пути, я поднялся на третий этаж и прошел по длинному коридору.

Иванилов сидел за письменным столом в своем кабинете и подписывал какие-то бумаги. Увидев меня, привстал, поздоровался, показал рукой на стул и, бормотнув:

— Я сейчас, — вновь нацелился острием шариковой ручки в бумагу.

Присев к столу напротив него, я — на правах старого знакомого — спросил с некоторой бесцеремонностью:

— Скажите, Алексей Павлович, а что это за история с оркестром, с хором?..

Сразу и пожалел, что вот так, в лоб, задал этот вопрос.

Рука Иванилова с зажатой в пальцах ручкой застыла в воздухе, а лицо его стало краснеть и краснело все сильнее, гуще, до вишневого цвета, на фоне которого с особой отчетливостью проступили ниточки белесых бровей. Потом он с досадой отбросил ручку, но тут же взял ее и аккуратно, медленно положил на бумаги.

Успокаиваясь, посидел молча, а когда с лица спала краснота, неожиданно разразился прямо-таки целой речью:

— У нас в высших учебных заведениях плохо изучают психологию. Все грамотными стали, приходят из институтов технически хорошо оснащенными, если можно так выразиться… Специалисты, в общем. А с людьми работать не умеют. Не понимают людей. А ведь мало платить хорошую заработную плату, мало проводить собрания. Надо, чтобы человек чувствовал себя в цехе, как дома: не только приходил работать, но и мог бы здесь отдохнуть. Еще когда я в траншеях во время войны ночевал, то понял, что даже там, под открытым небом, можно создать какой-то уют. Создашь его, и человеку теплее в окопе. И отступать не хочется. А у нас же цех с большим коллективом. В основном в цехе молодежь работает, а о ней особенно надо заботиться. Вот и стараемся… Сами, своими силами радиофицировали цех, подобрали пластинки, пленки с записями. Люди работают, а по радио передают легкую музыку. Разве это плохо? Ну, не одну музыку: лекции на технические темы читаем по радио, поздравляем людей с днем рождения, поздравляем молодоженов… — он посмотрел на меня и повторил: — Разве плохо?

— Нет, не плохо. Хорошо, по-моему.

— Вот и я говорю, что хорошо. А тут девушки и ребята пришли ко мне и предложили: давайте создадим свой хор и оркестр. Как не пойти навстречу? Приобрели электропианино, электрогитары… А в хоре у нас уже тридцать пять человек.

— И сейчас занимаются?

Он посмотрел на меня с некоторым удивлением:

— Конечно. Иначе зачем огород городить?..

— А из-за чего ж неприятности были?

Начальник цеха посмотрел на меня и, заметно поскучнее, вздохнул:

— Письмо кто-то написал. Анонимное. Чуть ли не в корысти меня обвинили. Целая комиссия у нас работала. Никаких, конечно, злоупотреблений не нашли, но и указали, что не из той статьи мы на культинвентарь взяли деньги… В общем, всыпали мне, как говорится, по первое число — для профилактики, — он встрепенулся и добавил более веселым тоном: — что ж, учел. Но и наш хор с оркестром уже никуда не денешь.

Слушая его, я удивлялся: сколько уже знал о человеке, но вот, пожалуйста, вдруг ярко сверкнула какая-то новая грань характера.