Каменный пояс, 1978

— Ладно! — Иван Михайлович хлопнул ладошкой по столу. — Посмеялись, да будет… К синяку приложить бы что. В драке, Серега, завсегда так: кто в сторону жмется, тому больше достается. Не вешай голову, неудобно на мир глядеть в таком положении.

— Нехорошо все получилось, — вздохнул Сергей.

— С Кузиным-то? Обойдется. Раньше у нас, елки зеленые, не такие плясы-переплясы бывали. Проклянем друг друга, а день прошел — и забыли. Не про молодых только говорят, что характером не сошлись. Может, ты думаешь, я у Захара одно плохое примечаю? Нет, елки зеленые! Ценю я Захара. За одно ценю — не побоялся в худой колхоз пойти. Другой бы на болезни сослался, на жену, детей, свата, брата, а Захар впрягся и вот уже сколь лет тянет лямку.

История неожиданного начала председательской карьеры Кузина и ее продолжение известны Сергею, но теперь он удивлен словам Ивана Михайловича. Казалось бы, все в его отношениях с Кузиным завинчено на крепкую гайку, но вот есть, оказывается, малюсенькая щелочка для уважения и почтения к человеку, сумевшему в важный час одолеть себя… Другое известно Сергею: маятный путь прошел Кузин по тряской и неровной стезе. Почем зря шпыняли его за недоучет, за недогляд, за множество других дел… Третье известно Сергею: перед тем собранием, как стать ему секретарем парторганизации, Волошин предупреждал его, что быть ему меж двух огней, но самому бы не опалиться, не качнуться бы в одну или другую сторону. Эту шаткость своей позиции Сергей почувствовал скоро, но особенно в момент создания журавлевского звена. Кузин тогда воспротивился уже потому, что предложено не им, и вон какого труда стоило сломить его…

— Ну и хорошо, что тянет Кузин лямку, — как бы очнулся Сергей.

— Не так хорошо, как плохо, — поправил Журавлев. — Все больше в одиночку везет. Посторонись, дескать, ходу дай! Елки зеленые! За доброе Захару сто раз спасибо сказано. Только застрял он со своим возом, на месте топчется, а никого не подпускает. Этот ему не советчик, другой не указчик… Застрял, елки зеленые! Вот и охота ему в любой малости первым быть. На виду. Это ведь такая зараза! Она и крепкому человеку в нутро заберется, попробуй тогда, выживи ее. Обидно мне за Захара и жалко его.

— Жалость не кулаками доказывают.

— Мой грех… А как быть, если слов не хватает? Поясни.

— Трудно сказать.

— То-то и оно, елки зеленые! Других судить легко, себя — большую силу надо иметь.

— Знаю, — соглашается Сергей. — Только где взять эту силу?

— У себя же…

Так они сидели и говорили. Старый тракторист и молодой агроном и молодой же партийный секретарь. Один — повидавший жизнь и вкусивший всего, что уготовлено было его поколению, другой — только начавший свою дорогу…

Мимо окон с галдением прошла журавлевская бригада — Федор, Сашка, Антон, Виктор, Пашка, Валерка — и остановились у ворот. Иван Михайлович прислушался к говору, но понял только, что все нападают на Антона, а тот едва успевает огрызаться. Потом стихли. Федор открыл калитку, медленно и топотко прошел до крыльца, постоял там.

— Что невеселый такой? — встретил его Журавлев.

— Да так, — Федор переминается с ноги на ногу, вздыхает. — В общем, ребята послали сказать, что дураки мы большие.

— Вот-те раз! — не понял Журавлев или только сделал такой вид. Сергей заметил, как облегченно расправил Иван Михайлович плечи, будто свалил с них тяжесть. Глаза его заблестели.

— В общем, — продолжил Федор, — глупостей много мы нынче натворили. Особенно Антон. С ним я еще поговорю.

— Только без этого, — Журавлев понял мысли Федора. — Кулаками не заставишь землю любить.

— А чего он… Тут ему плохо, в Сибирь захотелось.

— Жизнь там хороша, где человек живет, — Иван Михайлович подскочил к Федору, ухватил за плечо, тряхнул. — Ну-ка все мы уйдем из деревни. Хлеб-то кто растить будет, а? Хлеб-то, елки зеленые, чьими руками подымется? Кто силу хлебу даст?

— Мы все понимаем, — соглашается Федор. — Да не все делается по понятию.

— Сказанул, елки зеленые! Покличь-ка ребят. Нет, постой! Пошли лучше на улицу. В избе разговор на собрание похож будет, а там сподручнее.

Иван Михайлович накинул пиджак и сказал Сергею:

— Пошли, секретарь. Не лишним будешь…

Вечерние страдания

Вечера во всех деревнях одинаковы. Днем на улице, особенно в страдную пору, шаром покати, каждый при неотложном деле. К вечеру же гам и суета. Пылят и ревут машины, сбегаясь с разных сторон в деревню, потом стадо улицей пройдет, потом разом вспыхнут в окнах огни и скоро же погаснут за недосугом вечеровать. Только молодежи неймется. Какой бы тяжести ни была дневная работа, а все одно чуть не до зари гуляют.