Каменный пояс, 1979

И в лютый зной, и на большом морозе
Я землю рыл, не ведая о том,
Что экскаватор, скрепер и бульдозер —
Все совмещалося во мне одном.

А что же делать, если нет металла?

Иль поднимать капитулянтский флаг?
Живая мышца честно заменяла
Какой угодно трос или рычаг.

И много раз для сердца землекопа

Звучала шутка, словно похвала:
На вас, ребята, смотрит вся Европа.
Мы знали: в шутке истина была.

Чернорабочей силы и отваги

Своей хватало в молодой стране,
А средь спецов мелькали и варяги,
Хоть были скрыты в спеси, как в броне.

Валютой им платили за работу,

Для них нашлось прекрасное жилье.
Обидно было мне, как патриоту,
Страдало самолюбие мое.

Но что я мог в сравненье со спецами,

Познавший только примитивный труд?
— Спокойно, братцы, — кто-то молвил тихо, —
Ужо мы тут порядок наведем.

Несли в заплечье все свои манатки.

Неприхотлив российский человек:
Бараки есть, землянки иль палатки —
Все, можно растянуться на ночлег.

С любым жильем пока мириться надо —

В пустынях нет особняков и дач,
А около Москвы и Ленинграда
Не обнаружено горы Атач.

Природе чуждо чувство бескорыстья,

Насчет богатств закон ее жесток:
Чтоб лодыри до них не добралися,
Она их прячет под большой замок;

То замурует в непролазном иле,

То упакует в недра диких гор.
…Сначала тут историю творили
В содружестве лопата и топор.

Они тупились, но ломились к цели.

Дул ветер дружно с четырех сторон.
Песком забиты были в бревнах щели,
А грунт везде захрястнул, как бетон.

Тут враг шептал, что вся затея втуне,

И перемалывал зубами злость.
Был даже слух, что матушке-фортуне
В тот жесткий край попасть не удалось.

И вот, наметив план, я вечерами

Ходил озябший в горный институт.

На кадры голод был тогда в Союзе.

А потому, призваньям вопреки,
Вздыхая о гуманитарном вузе,
С мелком в руке страдал я у доски.

Когда с занятий шел ночной дорогой,

Всегда мечтал о хлебе и тепле.
Над нами звезд сверкало очень много,
Но все ж их больше было на земле.

И ночью шла гремящая работа,

Поскольку людям не хватало дня.
Строчили на подкладке из шамота
Железную одежду для огня.

…Я помню те событья мировые:

Магнитострой недаром ликовал,
Когда из огненных махин впервые
Спешил струей пылающий металл.

Тогда страна еще недоедала,

Но каждый видел, если не был слеп,
Как ей хотелось именно металла;
Он, может, был чуть-чуть нужней, чем хлеб.

У всех причин внутри свои пружины —

Не зря металл хранит в себе земля.
Мы как узнали б, если б не машины,
На что способны милые поля?

Магнитка — это целая эпоха,

Не потому, что ты сроднился с ней.
Но и тебе, конечно, было б плохо,
Явись она хоть чуточку поздней.

Когда беда возникла на пороге,

Когда фашизм вломился в отчий край,
Тогда Москва произнесла в тревоге:
Давай, Урал родимый,
                                 выручай.

Спасли нас домны и мартены эти,

За то навеки им хвала и честь.
Как хорошо, что есть Урал на свете,
А на Урале
                 та Магнитка есть!

И я скажу единой правды ради:

Мы, как об этом целый мир узнал,
Заткнули глотку вражьей канонаде
Лишь потому,
                    что был у нас металл.

И пусть теперь в порядке назиданья

Тебе порой твердят говоруны:
— Лишь доброта достойна воспевания,
Ну, а железу гимны не нужны.

Хоть голоса их менторские строги,

Им верить все же не намерен ты:
Покуда мы бессильны и убоги,
Велик ли прок от нашей доброты?

Поэт приходит в мир не для забавы,

Он должен твердо знать — что, где и как.
Металл в наш век —
                               стропила всей державы,
Да и ее грядущего костяк.

Его профессий мы считать не будем,

Поскольку им сегодня нет числа.
Металл везде надежно служит людям,
Куда бы нас судьба ни занесла.

Давно гремят годов стальные слитки,

И я, признаться, как победе рад,
Что на земле размножились Магнитки,
Что дедом ныне стал Магнитоград.