Каменный пояс, 1983

В одном из вылетов на разведку железнодорожной станции в тылу врага самолет Когтева попал под сильный зенитный обстрел. Высота была четыре тысячи двести метров, но немцы удачно нащупали ее и были близки к попаданию. Один снаряд разорвался в опасной близости под самолетом, встряхнув его взрывной волной. В момент взрыва Бравков почувствовал сильный толчок в правую пятку, но не придал этому значения. А когда ощутил какую-то странную неустойчивость каблука, посмотрел, подняв правую ступню на левое колено, и увидел застрявший в каблуке осколок с рваными заостренными гранями.

— Вот гады! Так ведь и человека поранить можно, — проворчал Бравков.

— Что там у тебя, Иван? — спросил Когтев, услышав бормотание стрелка-радиста.

— Фрицы сапоги уродуют и фюзеляж вон продырявили.

При осмотре самолета на земле насчитали больше сотни пробоин. Особенно много было их в задней части фюзеляжа. Кто-то досужий вытащил из кабины Бравкова парашют и принес на обозрение любопытным, собравшимся у самолета. В парашюте оказалось двадцать дырок с застрявшими в них осколками.

— Это что же, братцы, получается? — запричитал Бравков, указывая на парашют. — Выходит, если бы не парашют, то мой зад превратился бы в решето.

Пришел Лунев. Посмотрел, подивился вместе со всеми необычному случаю и приказал приступить к ремонту самолета.

В боевой жизни экипажа Когтева не было дня без происшествий в воздухе, нередко грозивших трагическим исходом. Отбивались, уходили, прятались в облаках, если они были поблизости. Наиболее каверзными, опасными были вылеты на разведку аэродромов, тем более истребительных. К аэродрому подходили на высоте пяти-шести тысяч метров. Если истребителей в воздухе не было, то разведчик успевал спокойно сделать свое дело и вовремя уйти. На тот случай, что истребители все же могут подняться, уходили от аэродрома с принижением, развивая скорость, почти равную скорости «мессеров». Бывало и так, что к приходу разведчика истребители находились в воздухе. Времени хватало только на бомбежку. А потом начиналась сумасшедшая гонка, продолжительность которой определялась запасом горючего у истребителей.

Однажды, возвращаясь из разведки, Когтев увидел впереди немецкого корректировщика, летевшего тем же курсом.

— Впереди справа под нами вижу противника, — оповестил Когтев экипаж.

— К линии фронта идет. Наводить огонь будет, — определил Заблоцкий.

— Давай проверим, командир, боится он щекотки или нет, — загорелся Бравков.

— А достанешь? — спросил Когтев.

— Раз плюнуть! — не раздумывая, заверил тот, еще не зная, как он будет «доставать». — Ты только подведи метров на пятьсот, чтобы он не успел драпануть, и скорость сбавь.

— Ну ладно, приготовься.

Когтев сократил боковое расстояние, приблизился по высоте к самолету, сбавил скорость и крикнул:

— Иван, принимай!

— Спокойно, снимаю! — оставаясь верен своей беспечности, Бравков дал одну за другой две длинных очереди, ориентируясь на огненную нитку трассирующих пуль и наводя ее на кабину пилота. Вражеский самолет дернулся в правый разворот, но, словно раздумав разворачиваться, встал в прежнее положение и тут же повалился на левое крыло. Из самолета вырвался хвост дыма, а сам он, выписывая немыслимые вензеля, устремился к земле.

Бравков проводил его довольным взглядом.

— Готово!

— Что готово? — с нетерпением спросил Когтев.

— Кувыркается и дым пускает, — пояснил Бравков. Когтев заложил правый вираж, открывая Заблоцкому обзор назад.

— Смотри, командир, точно, горит! — подтвердил Заблоцкий.

— Молодца, Ванька! — довольно похвалил командир, разворачивая самолет на прежний курс.

VII

К середине июля в полку осталось четырнадцать самолетов. Потеряла два самолета и третья эскадрилья. Пустота аэродрома, затишье на стоянках вызывали у людей уныние и чувство своей бесполезности. Все ждали каких-то перемен, но никто не знал, какие и когда наступят перемены. Ритм жизни не нарушался только у экипажа Когтева.

Семнадцатого июля разведчики, сделав два вылета, готовились к третьему. На стоянку к ним пришел Лунев. Вместе с очередным заданием он передал Когтеву приказание командующего: обратно на свой аэродром не возвращаться, а сесть на другом, находившемся ближе к линии фронта. Почему надо было садиться на другом аэродроме, Лунев не знал, а может, знал, да не хотел сказать. По заданию экипажу надо было разведать одну из главных дорог, по которой немцы обеспечивали фронт свежими силами.

Полет прошел благополучно. На обратном пути, как всегда в последнем вылете, дневное напряжение спадало, появлялось хорошее настроение. Между кабинами возникал оживленный разговор, шутили, смеялись. Когда пересекали Прут, Заблоцкий обнаружил переправу, почти доведенную до нашего левого берега. Переправа обращала на себя внимание тем, что была необычно широкая и строилась в том месте впервые.