Каменный пояс, 1985

Вечереет. На землю легли длинные тени. Из беседки доносится негромкая песня. Она звучит непривычно: поющий выговаривает слова песни с иностранным акцентом.

…Уходили, расставаясь,
Покидая тихий край.
Ты мне что-нибудь, родная,
На прощанье пожелай…

Поющий замолкает и задумчиво смотрит в сторону леса, потом склоняется над письмом. Вырванные из школьной тетради листки исписаны мелким, но очень четким почерком.

«Моя дорогая и любимая!

Было время, когда мы верили, что расстояние между Москвой и Челябинском неизмеримо. Разлука на таком расстоянии была для нас ужасной.

Прошло только несколько месяцев, и мы теперь должны примириться с расстояниями, которые непостижимы для любого западноевропейца.

Я не могу себе даже представить твое новое место службы и не могу его найти на карте. Во всяком случае, «дан приказ: ему на запад, ей в другую сторону» в полном смысле слова написано для нас обоих. Но вся загвоздка в том, что приказ «На запад!» до нас не дошел…»

Удивительная это вещь — письма!

Благодаря старым, пожелтевшим, истертым на сгибах листочкам мы сможем сегодня узнать, что волновало больше сорока лет назад человека в подмосковном военном лагере, что он думал о своем и о нашем времени, что любил и что ненавидел.

Альберт пишет по-немецки. Он старается писать как можно отчетливее — «для тебя, дорогая, и для цензуры»: в военное время письмо, написанное по-немецки, сразу привлечет к себе внимание.

«Я очень страдаю от нападения фашистов на Советский Союз, потому что я, как немец, чувствую себя ответственным за каждое их преступление. На VII конгрессе Коминтерна Димитров учил нас, что коммунисты всех стран ответственны за то, что происходит в их собственных странах. Понятно, почему мы с таким нетерпением рвемся на фронт!»

Одно стремление, один порыв владеют Альбертом — на фронт!

Но «…мы все еще в лагере, маршируем, стреляем, хотя нам все это уже надоело по горло! Я начинаю опасаться, что фронта мы можем не увидеть до конца войны… Некоторые товарищи говорят: «Что ты мучаешься? Разве не известно во всем мире, что Гитлер — это еще не Германия, а Германия — не Гитлер? Что антифашистская Германия ведет упорную, требующую больших жертв борьбу против Гитлера? Разве не во всем мире известно, что она отправила своих бойцов в Испанию, чтобы сражаться против фашизма?» Я говорю себе, что все это так. Но мы не имеем права успокаивать себя до тех пор, пока последний виновник войны, последний поджигатель не будет выдан порабощенным народам и осужден их суровым и справедливым судом!»

Под этими письмами стоят даты: август, сентябрь, октябрь 41-го! Фашистские полчища рвутся к Москве. Кажется, нет силы, которая способна их задержать. Но Альберт уверен: есть такая сила! Это Красная Армия, советский народ, поднявшийся на Отечественную войну.

До нас дошли одиннадцать писем Альберта к Клавдии. О чем бы он ни писал, это письма любящего, влюбленного. Это письма о любви к жене и к ее Родине, и ненависти к тем, кто принес его любимой и ее стране горе и страдания.