Каменный пояс, 1986

Николай Верзаков ГОРЬКАЯ ПОВЕСТЬ

Лицо его в глубоких складках, испещренное морщинами, словно бы вначале долго размачивалось, а потом сушилось на огне и оттого скоробилось. Седые клочки — остатки некогда густых волнистых волос — навешивались на уши, края которых были неровны и красны (следы обморожений). Глаза водянисты. Сухие пальцы с утолщениями в суставах заканчивались уродливыми остатками ногтей. Обнаженный насмешливой улыбкой рот обнаруживал крупную недостачу зубов. Наконец, сутулость, словно держал непомерный груз на плечах, как бы ломала фигуру. И только смех воскрешал в нем ненадолго того человека, которого я знал на протяжении нескольких лет.

— Ты видишь, что от меня осталось, — говорил с улыбкой человека много думавшего, привыкшего смотреть на себя со стороны, без жалости и рисовки, — а ведь мне совсем немного за сорок.

Старик, когда же мы с тобой последний раз виделись? Вот именно, когда расстались. Да-да, в августе двадцать лет назад. Двадцать лет! Помнишь, какими мы были счастливыми? Разбежались по заводам двигать вперед технический прогресс!

Помню, как начал мастерить. Осваивали новый сложный механизм — дело не шло. Обычные в таком положении суета и нервозность. Полетел штамп, который отлаживали трое суток, не выходя из цеха. Отправил его в лабораторию на анализ и заключение. Идут сутки, другие, третьи — штампа нет. План горит, живые люди вокруг, им заработать надо. А мастеру услужливая мысль стучит в черепную коробку: таковы обстоятельства, у тебя есть причина...

Причина!

Не дали нам, видишь ли, главного наши добрые учителя, пусть спокойной будет их старость, — не научили, как мастеру быть мастером на своем месте, а не подмастерьем. Так и пошло — срыв плана, поиск причин для оправдания. А кому от них легче? Выговор, второй...

— Плюнь, — хлопал по плечу начальник диспетчерского бюро Алексей Сергеевич, добрейший старик, — у меня выговоров сто штук!

Эти «сто штук» никак не влияли на его неизбывное жизнелюбие, он их ставил себе даже в заслугу и заметно гордился. — Заскочи ко мне, — подмигивал и снова приятельски хлопал.

После смены я «заскакивал». Он доставал из стола стакан, артистически наполненный наполовину спиртом, и подвигал графин с водой.

— А ну, хвати-ка, хе-хе, того, что под тын кладет. Не трусь, малыш, я его цистерну потребил и, видит бог, жив-здоров.

Я в цехе заменил практика. Тот сидел еще со времен войны. У него было четыре класса, и он давал план, у меня — диплом техника, и я никак не мог дать плана. Он не знал законов механики, но знал людей. У меня по механике пятерка и нуль по психологии. Преодолевая отвращение, я пил разбавленный спирт.

Милый Алексей Сергеевич... Его хватил сердечный удар. Он свел счеты с жизнью, оставив в рабочем столе початую бутылку, а на столе графин с водой. О его смерти я узнал два года спустя, когда был в отпуске курсантом авиационного технического училища.

Это было лучшее время в моей жизни. То, над чем бились другие, мне с техническим образованием не составляло труда. Для усвоения материала хватало лекций. В свободное время пристрастился к специальным журналам. Списался с научно-техническим обществом и предложил свою схему размещения блоков радиолокационной станции в фюзеляже истребителя-перехватчика. Мне заказали статью. Ее напечатали с комментарием и лестным для меня отзывом.

Успех, слава и выпуск из училища по первому разряду. Возможности казались неограниченными.

Не куришь? Бросил, значит. А я и, не пытаюсь, что толку в пятаке, если промотано состояние.

В боевом полку я попал в хороший экипаж и полез круто в гору. На армейском совещании по обслуживанию полетов в сложных метеорологических условиях удачно выступил, был замечен командующим и, очевидно, не без генеральского вмешательства получил направление в академию Жуковского. Но тут случилось «ЧП».

Шли ночные полеты. Командир экипажа, капитан Рублев, отличный летчик и превосходный человек, зарулив на заправочную полосу, заметил мне, что на большой высоте в кабине холодновато. Пока заправляли самолет горючкой, я осмотрел систему подогрева, запустил и погонял двигатель на разных оборотах, проверил подачу горячего воздуха в кабину. В одном месте заметил сорванную проволочную контровку, достал плоскогубцы и стал менять ее. В это время подошел командир и сказал, что ему дали неплановый вылет. Я свернулся по-быстрому, уступил место в кабине, и через три минуты он был в воздухе. А я направился к стартовому домику, чтобы обогреться, провести там время, и ощутил вдруг беспокойство от недоброго предчувствия, какое бывает, когда человек уходит из дома, оставив включенным утюг или незавернутым водопроводный кран. Хлоп по карману — нет плоскогубцев. Они остались в кабине самолета! И сразу вспомнились классические случаи, когда плоскогубцы, отвертки, портсигары, книжки попадали в рычаги управления, заклинивали рули и приводили к катастрофам. Хотя современная кабина и защищена от попадания предметов в рычаги и тяги, но ведь плоскогубцы могли попасть под педаль и помешать в критический момент...