Каменный пояс, 1988

Вот-вот желтый шар выкатится из-за Туз-тэбе на соляной городок. Доглядывала последние сны казачья застройка. Григорий Епанешников ворочался под верблюжьим одеялом, кутаясь от выступавшей росы — спал он на дворе, возле сарая. Дошептывала милое сердцу имя Катерина, застелившая себе на кухне. Пинал грядку улегшийся в телеге Ефим Чигвинцев. Разметался по полу потный от духоты Кирилл Андреев. Тут же, в дому, скомкался Фома Акулинин, по-детски сопя в локоток. Равнодушные к оживающему солнцу прозвякали на солеразработки каторжники.

На двор вошел человек. Проходя мимо телеги, заглянул, признал Чигвинцева, прошел к дому, осторожно торкнул дверь. Не заходя, осторожно позвал:

— Фома… Слышь, Фомич. Тут ты, что ль? Эй-й, леший вас дери, заспались!

— Куда спешишь? Отторопкались, — заворчали в комнате.

— Слышь, Фомич, Голикова оно это… Доставили! Да отдерись от постели, что ль. Не с похмелья, не проспишься, — пришедший оглянулся, отбежал к телеге, потрепал спящего казака. — Слышь, Ефим? Голиков тут!

— Померещилось, поди, — казак открыл глаза, сладко потянулся. Телега под ним заходила.

Заправляя рубаху, на порог вышел Акулинин. Пришедший снова переметнулся к нему.

— Ну ж, говорю, он! — пришедшего распирала весть, бесила тугодумность казаков. — Его рожа сутулая! Я, значит, до ветра… как чё у них не разберу в потемках… Потыкался, дверцы полапал — отхожки нету. Ну, а чё тут поделаешь, коль приспичило? Вынесло за забор…

— Ты о деле говори. На кой ляд мне твои потуги нюхать.

— А я о чем? Присел за чилигой — гляжу, телега улицу переезжает, колеса на колее прыгают. А в ней четверо и один точь-в-точь Голиков!

— Сомнительно… Скоро больно. Посмотреть разве?

— А я о чем? По всему не своей охотой доставлен. А как запрячут его от нас? Жди тогда царево слово, переврут генералы, — Баранников выдохнул.

Баранников не ошибся. На рассвете от ближнего форпоста, где заночевали, вместе с утренним разъездом доставили в Илецкую Защиту ходока красноуфимских казаков, урядника Голикова.

В Петербурге сунувшийся прямиком во дворец и получивший по носу урядник не пал духом, не растерялся. Разыскал братьев-казаков, порасспросил, сводил в кабак, и кое-какие двери приоткрылись. Но Голиков не первый год жил на земле, не в его нраве плюхнуть прошение на один из столов и спокойно проживать собранные станицей деньги. Как промахнешься, да не на тот уложишь? А угадать? Кошель поверенного перестал завязываться. Что кобылы подле красавца-вожака, закружили округ требовательные, ждущие руки.

Задобренные канцелярские служаки обещали скорое рассмотрение, но дни шли. Урядник продал шубу и остаток зимы докончил вприпрыжку. Его длинная сабля стучала об ступени и пороги присутственных мест, и как не слаб был порой ее звон, его хватало сдуть пыль с прошения и переложить его под перо очередного столоначальника.

И однажды, дверца, мимо которой он столько раз проходил, отворилась и для него. Урядник оказался в комнате со столом и единственным стулом, занятым офицером.

— С какого повода во всеподданнейшем прошении объясняете, будто на… — он заглянул в бумагу, — на Новоилецкой линии нет ни лугов, ни пашенной земли, а река мала и чрез поселение иссякнет?

— Со… со слухов… — урядник уронил глаза в пол. Лбом завладела испарина. Он не ожидал от себя такой робости. Проклятый офицер!

Офицер макнул перо в чернильницу, что-то записал. Потом, аккуратно вложив листок в папку, вышел в неприметную дверь за столом. В его отсутствие Голиков оправился от волнения и наготовил правдоподобное объяснение. Но его больше не спросили.

— «Открыв, что сие прошение писано не самовидцем, приказываю провесть подателя по всей Новоилецкой линии и, показав удобства к поселению и выгоды, а затем не отпущая в Красноуфимск, поселить туда, где родственники поселены…», — офицер еще не кончил читать, а по обе стороны от урядника встали неизвестно откуда взявшиеся солдаты, кто-то третий подтолкнул в спину.

— Впредь от подобных нелепостей удерживайся! — строго добавил от себя офицер.

6

Срываясь в Илек, вешняя вода нарезала промоин по всему высокому берегу, обживаемому Изобильным форпостом. По сторонам одной из них, с пологими, смытыми пережитыми веснами откосами, тесно присели красноуфимцы. Разговор давно сгас. Они старались не смотреть, как кордонные казаки, под присмотром землемера, вбивают колья. Вчера они отказались от жеребьевки на усадьбы, отказались принять деньги в помощь и отказались размечать делянки. Сохраняя последнее единство, они отказались заводиться на Изобильном. Принужденные выполнять чужую работу, кордонные спрятали первоначальное сочувствие к силой выдранным со своей станицы казакам.

Подошел Аржанухин. С левой руки от него остановился недавно взятый адъютантом Илья Мельников. Поднявшись, красноуфимцы встали кучно, но уважительно. Чувствуя на себе колючие взгляды, есаул, однако, не успевал ни с одним из них встретиться прямо — так быстро прятались они под опущенные брови.