Каменный пояс, 1988

— Доброго здравия, хозяюшка. Привел бог свидеться… Позволь, позволь подсоблю, — поддернув штаны, солдат склонился и подцепил дужки ведер. — Указывай, куда несть… Значит, на Изобильный угодили? — он улыбался.

— При офицере у нас стояли… — девушка убрала глаза, закинула на плечи пустое коромысло.

— Точно, вспомнила красавица. А выходит, по-вашему не выгорело? Спихнули вас с земли родной? На нас-то шибко осерчали?

Солдат все оборачивался, семенил, далеко относя от себя ведра, улыбался.

— Да-а-а, чужа сторонка — мачеха! Отец твой, дай бог память, Петр Ларионович…

— Помер он.

— Во как… — руки солдата дрогнули. По отстоявшейся в ведрах воде прошла рябь. — Не сдюжил, стало быть… А с виду дубленый старик был. Дела-а-а…

Вот и потек Илек казачьей рекой. Рядом с Яиком, стародавней насиженной казаченьками жердочкой, вскормит он на своих берегах трудовой и храбрый народ. И хотя не раз еще помутнеют воды их, к устью докатит светлая волна.

Поэзия

Валерий Кузнецов В МОЕМ КРАЮ

1. Извечное

В моем краю с утра и до утра

Бушуют казахстанские ветра.

Они ревут — что стоит им сорваться!

Они свистят — что может быть сильней!

Они несутся с яростью сарматской

По всем просторам пашен и полей!

Гонимые по этой дикой воле,

Как зайцы

               скачут перекати-поле…

Сама стихия здесь живет,

Здесь тучи рыщут конницей Мамая,

Столбами смерчи пыльные вздымая, —

И так из века в век,

                             из года в год!..

Трещать в мороз,

                         в жару сгорать от зноя,

Копить пласты наречий и имен,

Служить в веках трубою вытяжною

Степных пространств

И кочевых племен!

Вот родина моя…

2. Державино

Державинская церковь в одноименном селе Оренбургской области построена в 1798 году. Та же дата — под стихотворением Г. Р. Державина «Арфа» со строкой, ставшей крылатой.

В названье этом дорог каждый звук,

Произношенье, как Россия, длинно.

Здесь в зелени струится Кутулук,

Волнуется в хлебах пологая долина.

Дух чабреца…

                      Здесь бы родиться мог

Среди хлебов, лесных шиханных пятен

Державина простой и сильный слог:

«Отечества и дым нам сладок и приятен».

Здесь ты бродить без устали готов —

Где небо застят вековые купы,

А выше — след заброшенных трудов —

И в дряхлости величественный купол.

Тот храм свои досматривает сны,

Лишь в жаркий день лицо овеет тенью, —

Отечества небрежные сыны

Давно привыкли к виду запустенья…

Свидетель тайны канувших времен,

Что к нам донес он?

                              Ладан?

                                         Нет, не это!

Здесь каждый луч в пылинках освящен

Державнейшим присутствием поэта!

Сказал:

           — Я царь — я раб — я червь — я бог, —

Как будто рвался за предел земного,

Чтоб и в грядущей суете эпох

Его блистало и гремело слово!

Его стихи переживут века!

Неужто нам язык его невнятен,

Где храмом стала

                          и одна строка:

«Отечества и дым нам сладок и приятен»!

Владимир Ульянов

МЕЖСЕЗОНЬЕ

В горах межсезонье.

В горах межсезонье.

Тут осень, как древность, наскальна, наслойна.

И лиственницы побурели ежово.

И выцвели быстрые речки до дна.

И рыбе осталось мгновенье от жора.

До душного глубоководного сна.

В горах межсезонье.

В горах межсезонье.

Тут сопки облиты брусничною зорькой.

И там, где скандально кедровка кричит,

По склону пасется опасной коровой

Медведь краснозадый, медведь красногорбый,

По самое горло брусникой набит.

В горах межсезонье.

В горах межсезонье.

И кроны деревьев уже иллюзорны.

И вертится в лывах последний чирок,

Как лист сизобокий, как лист серебристый,

И сеет в округе тревожные свисты…

Но медлит охотник нажать на курок.

А осыпи, окаменевшею стаей,

По склону к вершине летят, не взлетая,

И воздух над ними легонько дрожит…

А ниже пирует обшарпанный соболь.

В горах межсезонье.

В горах межсезонье.

И соболь собой еще

                              Не дорожит.

ПРИСЛУШИВАЯСЬ К СЕРДЦУ СВОЕМУ

П. Краснову

Угор. В низине плещет бойкий лист.

Пяток осинок ветками сплелись.

А все уж лес! И мило. И люблю.

Торжественно под сень его ступлю.

Тут сырости и тени хмель лесной

И русский дух, осиновый, родной.

Гриб-трутовик топырит на коре.

Как будто лес прислушался к горе.

Взойду, взойду на этот красный холм:

У поймы стадо, пастушок верхом,

Вихлястой речки полевой урез.

За нею город на бугры полез.

На самострое взгляду повольней.

Потом бетон все выше, все тесней…

Последней церкви одинокий след —

Уже потусторонний силуэт.

Как лес к горе, как веточка к корню,

Прислушиваясь к сердцу, говорю:

— Я жаворонку предан и грачу.

Я — русским жить и умереть хочу.

Надежда Емельянова

* * *

Я из Пепла родом. Не примите

За игру беспечную слова:

Есть разъезд —

                       над крышами в зените

Солнце да простора синева.

Прахом лет, золой степного пала

Щедро сдобрен каждый бугорок,

И копытом било и топтало

Эту землю вдоль и поперек.

Но была какая-то особость

В том, что даль —

                           вокруг и над тобой!

Породнились русская оседлость

С азиатской кочевой судьбой.

Шли года. На пепле,

                              на суглинке,

На белесом буйном полынке.

Разбрелись просторно,

                                  по старинке,

От стальных путей невдалеке

Эти избы —

                  глина да солома,

Плоской крыши низкий козырек…

Грел сердца лишь дым родного дома —

Лад, что каждый ревностно берег.

Прижились!

                 Не думая о благе,

Обходясь без леса и воды:

От скупой солено-горькой влаги

Чахли огороды и сады,