Каменный Пояс. Книга 3. Хозяин каменных гор. Том 2

Любимов с волнением поднялся к двери и, взяв молоток, постучал им в толстую матовую медь. И сейчас же на стук вышел высокий, широкоплечий человек в бархатном камзоле, в шелковых чулках и башмаках с пряжками. Вид его был величествен и строг, он надменно взглянул на пыльного путешественника, но тут лицо его мгновенно преобразилось широкой радушной улыбкой.

– Александр Акинфиевич! – обрадованно вскрикнул слуга и бросился к тагильскому управителю. – Из России! Из наших краев!

– Орелка! – в свою очередь возопил уралец.

Они поздоровались и долго смотрели друг на друга. Слуга Демидова засыпал прибывшего вопросами, в которых сквозила нескрываемая и необоримая любовь к своей земле.

– Как там, еще снега? Только недавно Масленица минула? Блинами небось отъедались!

Каждый пустяк, сообщенный Любимовым о России, вызывал в Орелке взрыв радости. Он сиял весь, ахал и все повторял:

– Ну и ну! Дивно! Хошь бы на серого российского воробышка одним глазком взглянуть!

– Небось соскучал здесь? – пытливо уставился тагилец.

– Соскучился, ой, как стосковался! – искренно признался Орелка.

– Красота кругом: и небо, и сады, город столь славный и…

Начав свои суждения, управитель запнулся, впившись глазами в открытую дверь. В потоке солнца улыбалась, сверкая изумительно белыми зубами, подвижная и глазастая молодая итальянка.

– Кто же это? – полуиспуганно, почтительно спросил Любимов.

– Мариэтта, служанка! – небрежно ответил Орелка.

– Ох, и девка! – глубоко вздохнул от зависти Александр Акинфиевич и не мог оторвать взора от служанки. Глаза ее, полные пламени, смеялись, и вся она казалась воздушным видением – так дивно хороша была собой.

– Пустяк! – поугрюмел демидовский крепостной. – То не по нас девка! Близир один! – отмахнулся он.

– Какого же хрена тебе надо! – удивился Любимов. – Экая благолепность, красота. Очи чего стоят! С ума сойдешь!

– Суета! – не уступал Орелка. – Не в том счастье!

– А в чем же? – спросил тагилец.

– Ах, Александр Акинфиевич! – вскричал от всего сердца Орелка. – Мне бы в Россию, на санках промчаться да с морозу горячих щей похлебать! Да ржаного хлебушка пожевать! А здесь разве настоящее! – пренебрежительно оглянулся он на Мариэтту.

А служанка, очевидно не понимая русской речи, приятным взглядом обласкала Орелку.

– Господин выбыл по делам, а вас милости просим, – пригласил слуга. Он провел тагильца в покои для приезжих. Любимов с любопытством оглядывал дворец. Залы переполнены статуями, картинами, гобеленами, бронзой, вазами, невиданной мебелью.

– Музеум! Подлинный музеум! – в восторге прошептал управляющий и, завидя под широким окном обломок мрамора, остановился, пораженный мощью и красотой торса неведомого изваяния.

– То Геркулес! – пояснил Орелка.

В фигуре недоставало головы, ног, рук и верхней частя груди, но что за сила и красота чувствовались в этом дивном обломке! Он высился подобно мощному стволу прекрасного дуба, лишенного тенистой кроны, шелест которой в былые годы привлекал в свою прохладную тень утомленного путника. Орелка тоже воспламенился.

– Посмотри, а вот еще диво! – указал он на мраморную статую купальщицы. Молодая девушка, чистая и спокойная, сбросила с себя последнюю одежду и готовилась сойти в бассейн. На одно мгновение она задумалась, и столько было очарования, прелести в повороте ее строгой головки, в движении руки, стыдливо прикрывщей маленькую грудь, что Любимов не утерпел и, радуясь, как ребенок, сказал:

– Диво! Сама обнажена, и нисколь греховного!

– В том чародейство мастера! – отозвался с пониманием Орелка и предложил тагильцу: – Отдохните с дальнего пути, тогда поглядите, сколь дивные творения хранит в сем палаццо наш господин. Здесь имеются дары великого мастерства Рафаэля, Бартоломео, Пизано, Донатти… Сия купальщица его творение.

– Откуда тебе ведомо все это? – с изумлением спросил тагилец.

– Господин только и печется о сих произведениях мастерства. Наслышан и сам пленен чародейством. Довелось мне, сопровождая господина в Рим, побывать с ним в храме делла Ротонда, у гробицы Рафаэля, а до того в том храме, в древности, был пантеон римского полководца Агриппы, и сей государственный муж был человек незнатного происхождения. Это поразительно, сударь! – с горячностью сказал демидовский слуга и поразил Александра Акинфиевича своей осведомленностью в искусстве.

«Вот ты и гляди, мужик, истый расейский мужик, а сколь разумения в художестве!» – в раздумье покачал он головой…

Во дворце было пустынно, только слуги мелькали бесплотными тенями по залам и переходам. Овдовевший Николай Никитич жил в палаццо один-одинешенек. Сыновья Павел и Анатолий пребывали в Париже. Санкт-петербургская главная контора по указу Демидова слала им большие суммы. Старший, Павел, вел рассеянную жизнь, стараясь прошуметь среди французской знати, а младшенький, тринадцатилетний Анатолий, изучал науки в лицее. Оба совсем оторвались от родной земли, не знали ее, потеряли в себе все русское.

Орелка провел уральца в прохладную комнатку. В распахнутое окно виднелся цветущий сад. Указав на широкий диван, слуга предложил: