Каменный убийца

Они медленно, осторожно съехали вниз, поглядывая на жителей, которые выходили из домов, и на загорелых детишек в купальных костюмах, без присмотра перебегавших через дорогу со своими собаками. С одной стороны деревенского луга была воздвигнута сцена, а из ямы для барбекю шел дымок.

– Высадите нас здесь, – попросила Клара, когда Гамаш проезжал мимо выходящей на луг гостиницы Габри и Оливье. – Дальше мы пешком.

Она показала на свой дом, хотя в этом не было нужды: Гамаш прекрасно знал этот маленький кирпичный коттедж по другую сторону луга. Над невысоким каменным забором нависали розовые кусты, а яблони вдоль тропинки в саду были готовы плодоносить. Со стороны дома виднелась решетка для вьюнковых, увитая душистым горошком. Он еще не вышел из машины, как уже увидел Рейн-Мари, которая вышла из гостиницы. Она помахала Питеру и Кларе, а потом поспешила по ступенькам крылечка в его объятия.

Они были дома. Гамаш всегда чувствовал себя немного улиткой, но свой дом нес не на спине, а на руках.

– Поздравляю с юбилеем, – сказала Рейн-Мари.

– Joyeux anniversaire, – сказал он и сунул открытку ей в руку.

Она повела его к качелям на широкой открытой веранде и села. Гамаш оглядел качели, потом кинул взгляд на крюк в дощатом потолке, на котором были закреплены веревки.

– Габри и Оливье все время сидят здесь, смотрят, что происходит в деревне. Откуда, ты думаешь, они столько всего знают? – Она похлопала по соседнему сиденью. – Тебя выдержат.

«Ну, если они выдерживают толстого и экспрессивного хозяина гостиницы, – подумал Гамаш, – то выдержит и меня». И качели выдержали.

Рейн-Мари подержала в руках лист плотной сложенной бумаги, потом открыла его.

«Я тебя люблю», – прочла она. Рядом было нарисовано счастливое лицо.

– Сам рисовал? – спросила она.

– Да.

Он не сказал ей, что трудился почти всю ночь. Писал четверостишие за четверостишием, а потом отверг их все. И решил выразить свои чувства в этих трех словах. И в этом глупом рисунке.

На лучшее он был не способен.

– Спасибо, Арман.

Она поцеловала его и сунула открытку в карман. (Когда она вернется домой, эта открытка присоединится к тридцати четырем другим с точно такими же словами. Ее сокровище.)

Вскоре они рука в руке вышли на луг и приветственно помахали тем, кто присматривал за углями вокруг фаршированного ягненка au jus,[89] завернутого в траву и фольгу и закопанного еще до рассвета. Meshoui, традиционная квебекская еда к празднику. На День Канады.

– Bonjour, Patron. – Габри похлопал Гамаша по спине и поцеловал в обе щеки. – Говорят, сегодня двойной праздник – День Канады и ваш юбилей.

К ним присоединился Оливье, партнер Габри и владелец местного бистро.

– Felicitations, – улыбнулся Оливье.

Если Габри был крупным, эмоциональным, неухоженным, то Оливье – безукоризненным и сдержанным. Обоим было лет по тридцать пять, они переехали в Три Сосны в поисках спокойной жизни.

– Не может быть! – прозвучал пронзительный старческий голос, перекрывая шум праздника. – Неужели это сам Клузо?[90]

– К вашим услюгам, мадам. – Гамаш поклонился Рут, произнося слова с самым густым своим парижским акцентом. – У вас есть лисенси на содержание этой дичь? – Он показал на утку, которая вразвалочку шла за старой поэтессой.

Рут смерила его испепеляющим взглядом, но подергивание уголков губ выдало ее.

– Идем, Роза, – сказала она покрякивающей утке. – Ты же знаешь, он выпивает.

– Хорошо возвращаться? – Оливье передал Гамашу и Рейн-Мари охлажденный чай.

Гамаш улыбнулся:

– Всегда.

Они прошлись по деревне и наконец сели за один из выставленных на тротуар столиков бистро, чтобы посмотреть детские гонки. К ним присоединились Питер и Клара, заказали выпивку.

– Поздравляем с юбилеем, – сказала Клара, поднимая стакан с имбирным пивом.

Они чокнулись.

– Давно хочу попросить вас кое о чем, – сказала Рейн-Мари, наклоняясь над столом и кладя теплую ладонь на руку Клары. – Можно увидеть вашу последнюю работу? Я имею в виду портрет Рут.

– С удовольствием вам покажу. Когда?

– А почему бы не сейчас, ma belle?[91]

Две женщины допили пиво и удалились, провожаемые взглядом своих мужчин. Они открыли калитку и прошли по петляющей тропинке к дверям коттеджа.

– У меня к вам вопрос, Питер, – сказал Гамаш. – Прогуляемся?

Питер кивнул; у него вдруг возникло такое чувство, будто его вызвали в кабинет начальника. Они вместе пересекли деревенский луг, потом по молчаливому согласию поднялись по рю Дю-Мулен и зашагали по тихой грунтовой дороге под шатром зеленых листьев.

– Вы не знаете, в какой кабинке была сделана та надпись о вашей сестре?

Этот вопрос мог бы прозвучать как гром среди ясного неба, но Питер ждал его. Предполагал его услышать многие годы. Он знал, что в конечном счете кто-нибудь да задаст его.

Он прошел молча несколько шагов, пока звук смеха из деревни не перестал быть слышен.

– По-моему, это была вторая кабинка от входа, – сказал наконец Питер, глядя на свои сандалии.

Гамаш помолчал несколько секунд, потом спросил:

– И кто это написал?