Краем глаза он отметил какое-то движение. В комнату вошла Рейн-Мари. Он взглянул на нее. Тело ее было напряжено, глаза смотрели удивленно и с тревогой. И все же сделать это было необходимо. Иногда родительский долг состоит в том, чтобы совершать поступки, которые не встретят понимания. Идти на неодобрение. Нельзя допустить, чтобы сын Даниеля носил имя Оноре.
– Я надеялся, что ты воспримешь это иначе, па.
– Почему я должен был воспринять это иначе? Ведь ничего не изменилось.
– Времена изменились. Сколько лет прошло. Десятилетия. Ты должен забыть об этом.
– Я много чего повидал. Я знаю, что́ своевольные родители могут сделать со своим ребенком. Я видел таких затюканных детей, что…
«Что они даже прыгать не могут, – чуть было не сказал он. – Они никогда не отрываются от земли. Не подпрыгивают от радости, не скачут через веревочку, не ныряют в воду с трамплина, не виснут на плечах любящих родителей, которым доверяют».
– Ты обвиняешь меня в том, что я желаю вреда нашему ребенку? – В голосе Даниеля больше не было ни терпения, ни желания убедить. – Ты и в самом деле считаешь, что я желаю вреда моему сыну? Он даже еще не родился, а ты уже обвиняешь меня? Ты все еще считаешь меня бестолочью?
– Даниель, успокойся. Я никогда не считал тебя бестолочью, ты это знаешь.
Он услышал, как вздохнула Рейн-Мари в другом конце комнаты.
– Ты прав. Всегда прав. Ты должен побеждать, потому что знаешь о вещах, неизвестных мне. И по-твоему, я настолько своеволен, что готов дать нашему ребенку имя, которое его уничтожит.
– Жизнь и без того сложна, зачем же давать ребенку имя, которое может стать предметом издевательств, нападок?
– Да, такое может случиться. Но еще оно может стать предметом гордости, высокой самооценки…
– Его самооценка не будет зависеть от имени, которым ты его наречешь. Не создавай ему помеху при рождении.
– Ты хочешь сказать, что имя Оноре – это как родовая травма? – Голос Даниеля звучал как никогда отчужденно.
– Я этого не говорил. – Гамаш пытался дать задний ход, но понимал, что зашел слишком далеко. – Слушай, нам нужно поговорить об этом при встрече. Мне жаль, если тебе показалось, будто я считаю, что ты хочешь преднамеренно повредить своему ребенку. Я знаю, что это не так. Ты замечательный отец…
– Я рад, что ты так считаешь.
– Для любого ребенка счастье иметь такого отца, как ты. Но ты спросил, что я думаю. Вполне возможно, что я ошибаюсь, но я считаю, что было бы неверно назвать сына Оноре.
– Спасибо за звонок, – сказал Даниель и отключился.
Гамаш встал, словно оглушенный, прижимая трубку к уху. Неужели все так плохо?
– Что, дело неважное? – спросила Рейн-Мари.
– Неважное. – Гамаш повесил трубку. – Но мы договоримся.
Вообще-то, он не очень обеспокоился. Он иногда спорил с Даниелем, как спорил и с дочерью Анни. Он убеждал себя, что расхождения во мнениях – дело естественное. Только на сей раз все было иначе. Он ударил сына по самому больному месту (знал это из собственного опыта) – усомнился в его отцовских способностях.
– Хорошо, что вы вернулись.
Бовуар вошел в комнату, едва не столкнувшись с техником, который нес огромную коробку.
– Агент Лакост заканчивает обыск гостевых комнат. Они прошерстили весь дом. И ничего. Я успел допросить Томаса, Мариану и только что – Сандру. Это, я вам скажу, вовсе не Уолтоны.[53]
Привезли оборудование, и библиотека в старом бревенчатом доме стала преображаться в современный оперативный штаб. Очистили столы, подключили компьютеры, поставили информационные доски, закрепили на подставках писчую бумагу: для записей фактов (чем занимался инспектор Бовуар), составления списка свидетелей, улик и вещдоков, графика перемещений.
– У нас проблема, шеф, – сказала одна из техников, возившаяся с компьютером.
– Я сейчас. Так ты дозвонилась до Габри?
– Меня там ждут, – ответила Рейн-Мари.
– Инспектор, не хочешь присоединиться? Мы доедем до Трех Сосен с мадам Гамаш, потом – в Шербрукское отделение полиции. У нас там встреча с крановщиком, устанавливавшим статую.
– С удовольствием, – сказал Бовуар, поправляя подставку и доставая фломастер из коробки.
Гамаш подошел к технику:
– Так что за проблема?
– Этот дом… тут проводке сто лет, сэр. Не думаю, что мы сможем подключить наше оборудование. – Она держала в руке вилку компьютера.
– Я сейчас найду метрдотеля, – сказал Бовуар, направляясь в столовую.
Чертовы края. Медвежий угол. Он неплохо держался до этого момента. Пытался не обращать внимания на комаров, мошку и всяких прочих невидимых паразитов. В Монреале ты, по крайней мере, видишь, кто на тебя летит. Легковушки. Грузовики. Наркоманы. Все крупное. А здесь все прячется. Все незаметное. Крохотные жучки-кровососы, пауки, змеи, животные в лесу, сгнившая проводка в бревенчатом, черт бы его драл, доме. Это было сравнимо с проведением современного расследования в пещере Фреда Флинстона.[54]
– Bonjour? – громко сказал он.
Никого.
– Кто-нибудь тут есть?
Он засунул голову в столовую. Пусто.
– Эй!
У них тут что, сиеста? Может, они отправились в лес настрелять дичи к обеду? Он распахнул дверь и вошел в кухню.