Каменный убийца

Они беспомощно посмотрели на него, и он невольно улыбнулся. Но он точно знал: в этом что-то кроется. Что-то важное. Как это нередко случалось, послание было скрыто не в словах, а в том, как они подавались.

– Я нашла еще кое-что, – сказала агент Лакост, вставая из-за стола. – Хочу вам показать, прежде чем Морроу закончат обедать.

Они втроем поднялись по лестнице к гостевым комнатам, и Изабель Лакост провела их к Садовому номеру. Она постучала, подождала несколько секунд и открыла дверь.

Гамаш и Бовуар вошли в номер и остановились.

– Вы видели что-нибудь подобное? – спросила агент Лакост.

Гамаш отрицательно покачал головой. За тридцать лет работы в полиции он повидал много чего куда более страшного, пугающего, более гротескового. Но ничего похожего он в жизни не видел.

– Зачем ребенку столько часов? – спросил Бовуар, оглядывая номер Марианы Морроу и ее чада.

– Откуда ты знаешь, что это часы ее ребенка? – спросил Гамаш.

– Потому что этот ребенок какой-то странный. А разве вы не чокнулись бы, будь у вас имя Бин и никто бы не знал, мальчик вы или девочка?

Гамаш и Лакост уставились на него. Он еще не успел им об этом сказать.

– Ты это о чем? – спросила Лакост.

– Мариана Морроу держит пол ребенка в тайне.

– Даже от собственной матери?

– В особенности от собственной матери. От всех. Это ж надо быть такой чокнутой!

Гамаш взял часы с Микки-Маусом и кивнул. «Что же это родители делают со своими детьми?» – подумал он, оглядывая комнату и слушая бесконечное тиканье. Он рассмотрел часы, потом взял другие.

Почему они все установлены на семь утра?

Глава восемнадцатая

Питер Морроу стоял в одиночестве перед желтой полицейской лентой. В земле сохранился отпечаток тела Джулии.

При жизни она разрывала семью на части. И теперь делала то же самое после смерти. Эгоистичная, корыстная и… да, жестокая. Он не отказывался ни от одного своего слова.

Мать оплакивала ее. У нее нашлись в адрес дочери только добрые слова. Она стала идеальной Джулией, прекрасной Джулией, доброй и любящей Джулией. А кто оставался с матерью, присматривал за ней? Кто приезжал к ней и приглашал на обеды? Кто ей звонил и присылал открытки и подарки?

Глядя на яму, Питер попытался почувствовать что-нибудь. Попытался вспомнить Джулию девочкой. Старшей сестрой. Родиться между двумя мальчиками – все равно что родиться между двумя войнами. Как же ей доставалось, когда мальчишки выясняли между собой отношения! Она была посередине, и ее мяли и терзали. Сдавливали.

И вот то же самое сделал отец.

Всю жизнь их было четверо. Томас, Джулия, Питер и Мариана. Четыре колеса, четыре стены, четыре сезона, четыре стихии, четыре страны света.

Теперь их осталось трое. Каким бы странным ни был их мир, но, по крайней мере, для них он имел смысл. Что случается, когда исчезает один угол?

Тогда начинается ад. И первые его трубы прозвучали сегодня. Плач его матери.

– Питер?

Он замер, не осмеливаясь повернуться, показать кому-нибудь свое лицо.

– Ничего, что я здесь? – спросил он.

– Если вы не собираетесь подходить ближе. Но вы ведь не собираетесь, – сказал Гамаш.

Они стояли и рассматривали это место, хотя оба в основном разглядывали мраморный пьедестал. Гамаш вышел в сад подышать свежим воздухом, растрястись после обеда и попытаться осмыслить ту груду улик, что они собрали. Но больше всего он хотел еще раз прийти сюда и посмотреть на эту белую глыбу, которую поначалу он принял за надгробие. А ведь именно надгробием она, в сущности, и стала.

Гамаша беспокоило, что пьедестал остался в целости и сохранности. Упавшая статуя не оставила на нем никаких следов, никаких сколов. Ни царапинки, ни пятнышка. Пьедестал был в идеальном состоянии. И это было невероятно.

– Когда мы были детьми, наша мать читала нам истории, – сказал Питер. – Отец играл на рояле, а мы забирались на диван, и мать нам читала. Нашей любимой книгой было собрание мифов. Я все еще их помню. Почти все. Про Зевса, про Одиссея. Томасу нравилось про Одиссея. Всегда просил, чтобы его прочитали. Мы снова и снова слушали про лотофагов и сирен.

– Сцилла и Харибда, – сказал Гамаш. – Мне это тоже нравилось. Ужасный выбор стоял перед Одиссеем: направить свой корабль в водоворот или на шестиголовое чудовище.

– Он выбрал чудовище и потерял шестерых своих людей. Они погибли, а он поплыл дальше.

– А что бы выбрали вы? – спросил Гамаш.

Он хорошо знал этот миф. О возвращении Одиссея с Троянской войны, о его долгом и опасном путешествии, о попытках добраться домой. О том, как он попал в эту ужасную ситуацию: с одной стороны водоворот, в который засасывало все корабли и их пассажиров, а с другой стороны – Сцилла. Шестиголовый монстр. С одной стороны – неминуемая смерть для всех, с другой – неминуемая смерть для шестерых.

Какой путь выбрать?

Питер почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Слезы скорби по маленькой Джулии, раздавленной братьями, раздавленной матерью, раздавленной мужем. И наконец, когда она вернулась домой, ее раздавил единственный человек, которому она доверяла. Ее Одиссей. Ее отец.