Каменный убийца

Но в первую очередь Питер плакал по себе. Сегодня он потерял сестру, но, что еще хуже, гораздо хуже, он чувствовал, что потерял и мать. Мать, которая решила, что умершая сестра была идеальной, а он, Питер, – чудовищем.

– Прогуляемся, – сказал Гамаш, и они повернулись спиной к углублению в земле и броскому белому кубу.

Гамаш сцепил руки за спиной, и они зашагали по лужайке к озеру. Солнце заходило за горизонт, заливая небеса поразительными полыхающими красками: багровыми, розовыми, золотыми, – все они переливались, меняясь каждую минуту.

Гамаш и Питер остановились, пораженные этим зрелищем.

– Вы нарисовали такой привлекательный образ вашей семьи: все собрались вокруг матери, слушают, как она читает.

– Вы ошибаетесь, – сказал Питер. – Мы не сидели вокруг нее. Мы были на диване. Все четверо. А она сидела напротив нас в кресле с высокой спинкой.

Образ, казавшийся таким естественным, даже душевным, образ, который позволил Гамашу увидеть Морроу как единую семью, сразу же померк. Как и заход солнца, он перешел в иное качество. В нечто более темное.

Четыре одиноких ребенка смотрят через пролив на мать, а та сидит, чопорная и правильная, и читает им историю о страшном выборе. И смерти.

– Вы сказали, что миф про Одиссея был любимым мифом Томаса. А какой любили вы?

Перед тем как был задан этот вопрос, Питер размышлял о мраморном белом кубе, возвышающемся над тем местом, где умерла Джулия. Четыре угла, четыре стены.

– Про ящик Пандоры.

Гамаш отвернулся от заходящего солнца и посмотрел на Питера:

– Вас что-то беспокоит?

– Вы имеете в виду, кроме убийства моей сестры?

– Да, именно это я имею в виду. Мне вы можете рассказать.

– Ах так? Хорошо. Кто-то передал моей матери то, о чем я рассказывал вам сегодня утром. Да, у вас удивленный вид, а можете себе представить, что чувствовал я? Вы просите, чтобы я говорил вам правду. Я и говорю, а потом меня за это практически вышвыривают из семьи. Вы наверняка относились к этому просто. Вы так уверены в себе. Вписываетесь в любую компанию. А вот попробуйте-ка быть художником в семье интеллектуалов. Попробуйте быть человеком, глухим к музыке, в семье музыкантов. Испытайте на себе, что это такое, когда над вами всю жизнь издеваются, – и не одноклассники в школе, а ваш собственный брат дразнит вас: «Спот, Спот!»

Питер чувствовал, что его уже почти ничто не сдерживает. Он хотел предупредить Гамаша, посоветовать ему бежать отсюда, спрятаться в лесу, пока этот бунт не кончится. Пока эти извращенные, гнусные вооруженные беглецы не сожгут и не разрушат все вокруг и не перейдут на другой объект. Но было слишком поздно, и он знал, что этот человек никогда не побежит.

Морроу убегали и прятались в улыбчивом цинизме и темном сарказме.

А этот человек не сдавал своих позиций.

– А ваш отец? – спросил Гамаш, словно и не замечая, что Питер брызжет слюной. – Что говорил вам он?

– Мой отец? Но вы уже знаете, что он говорил. «Никогда не пользуйся первой кабинкой в общественном туалете». Кто, черт побери, говорит такие вещи десятилетнему мальчишке? А знаете, какие еще уроки мы выучили? «Бойся третьего поколения».

– И что это значит?

– Первое поколение зарабатывает деньги, второе ценит их, поскольку знает, как нелегко они достались, а третье их проматывает. Мы – третье поколение. Все четверо. Наш отец ненавидел нас, боялся, что мы украдем его деньги и разрушим семью. А еще он боялся избаловать нас, и никогда мы не получали от него ничего, кроме советов. Слов. Ничего больше.

Не это ли бремя видел Гамаш на высеченном в камне лице? Не жертву, но страх? Боялся ли Чарльз Морроу, что дети предадут его? Не создал ли он сам то, чего боялся? Несчастливых, не питающих к нему любви, неблагодарных детей? Детей, способных ограбить отца и убивать друг друга?

– Как вы думаете, кто убил вашу сестру?

Питеру понадобилась целая минута, прежде чем он смог снова заговорить, сменить тему.

– Я думаю, это сделал Берт Финни.

– Зачем ему убивать Джулию?

Сумерки уже переходили в темноту.

– Ради денег, всегда ради денег. Моя мать наверняка является бенефициаром по страховке Джулии. Он женился на моей матери из-за денег, а теперь получит больше, чем мог когда-либо мечтать.

Они продолжили прогулку к пристани и двум креслам-лежакам, стоящим на ней. Питер чувствовал себя опустошенным. Их каблуки постукивали по доскам, и вода тихо плескалась о пристань.

Они приблизились – и один из лежаков сдвинулся с места. Питер и Гамаш остановились.

Деревянное кресло выросло на их глазах, его очертания едва просматривались на фоне уходящего света.

– Месье Гамаш? – спросило кресло.

– Oui.

Гамаш шагнул вперед, а Питер протянул руку, словно пытаясь задержать его.

– Арман Гамаш? Это ваше имя?

– Oui.

– Я знал вашего отца, – сказал Берт Финни. – Его звали Оноре. Оноре Гамаш.

Глава девятнадцатая

Выстрелив своим снарядом, Берт Финни просто удалился – прошел мимо Питера и Гамаша, не сказав больше ни слова.

– Что он этим хотел сказать? – спросил Питер. – Он знал вашего отца?

– Они должны быть одного возраста, – сказал Гамаш.