Каменские элегии. Изборник

Проснёшься ночью – света нет
и не было его,
как будто это новый свет,
иное вещество.
Всё исковеркано ледком —
красивое зато,
как будто кто-то босиком
ходил. Я знаю, кто…

«Почти отмучившись, отмучив…»

Почти отмучившись, отмучив
ночь, косоглазую от слез,
проснусь и вспомню: снился Тютчев,
и – сажа белая берез.

Тряхнет скворец, с бесстрастным глазом,

плечистым пушкинским плащом:
кто долгим прошлым был наказан,
тот будет будущим прощен.

Душа отбрасывает тело,

как дым отбрасывает тень
между луной и светом белым
в его смертельную сирень.

«Земное притяжение с ума…»

Земное притяжение с ума
меня сведет, наверно, после жизни,
когда в слезах закончится зима
в моей теплеющей отчизне.

Ты топишь печь и плачешь. И нигде

не находясь, я вижу, как со стоном
осина разгорается в дожде,
пылая в зеркале оконном.

«Ты легко поднимешь руку…»

Ты легко поднимешь руку
на прощанье, чтоб рассечь
мир на полную разлуку
и на внутреннюю речь.

Беспризорник бьет небольно

в створ небесного окна,
и звенит в мяче футбольном
ангельская тишина.

И опущенную руку

дождевая ищет нить,
чтобы музыку и муку
навсегда соединить.

«Собака плавает в пруду…»

Собака плавает в пруду.
Я что-то спички не найду.

Вот сигареты, пальцы, губы,

вот берег, лес, плотина, срубы,
вот неба с ласточкой торец,
и с черной удочкой отец

стоит над прудом и в пруду

не отражается, покуда
плывет собака ниоткуда.
А спички – вот, и это – чудо
в две тысячи восьмом году.

«Поговоришь с водой…»

Поговоришь с водой,
вернее – помолчишь.
И черно-золотой
качается камыш.

И черно-золотой,

как божьи брови, шмель
под страшной высотой
несет виолончель.

«Режет глаза в окошке…»

Режет глаза в окошке —
это распустится
то ли цветок картошки,
то ли капустница.

Бабочка оживает,

распространяясь в ряд,
мечется, пришивает
к воздуху влажный взгляд.

Все на живую нитку

сшито – не перешить…

Высмотреть эту пытку.

Выплакать эту нить.

«Как долго лошадь пьёт из лужи…»

Как долго лошадь пьёт из лужи:
сначала ноздри, очи, уши
свои, потом кусок небес
и в кромку врезавшийся лес.

И дождь идёт, у нас бывает —

он лупит вкось по пузырям,
и лужа ноздри раздувает
навстречу розовым ноздрям.

Целуйтесь, два лица природы, —

и жажда жизни и любовь,
пока несут над бездной своды
вода и кровь, вода и кровь.

«Уши, особенно мочки…»

Уши, особенно мочки,
мерзнут сегодня с утра.
Мертвая бабочка в бочке.
Осень, однако. Пора.

Думаешь странные строчки —

Боже, какого рожна:
мертвая бабочка в бочке —
может, живая она…

«Трава сказала – умираю…»