Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

   — Ну почему же. Сказывал, была она собой не слишком хороша — личико смуглое, глаза небольшие чёрные. Руки ещё — такие тонкие, красивые. И с кем ни заговорит, словно солнышком осветит. Ещё сказывал, со мной сходство имела...

   — Видишь, видишь, Катишь! Может, он и с тобой танцевать начал, что ты ему графиню Шереметеву напомнила.

   — Только потому, думаешь?

   — Да нет же, конечно, нет. Это поначалу, а уж потом и твоим достоинствам меру узнал.

   — Его высочество говорил, будто в «Зенеиде» на четырёх особах, что комедию разыгрывали, одних бриллиантов миллиона на два рублей надето было. От сияния глаза жмурить приходилось. А про Анну Петровну, что девятнадцати лет покойная императрица Елизавета Петровна во фрейлины её пожаловала, а жить в отцовском дому разрешила, не в пример всем.

   — В дому? Быть не может. Никогда о таком отличии не слыхивала. А что же покои её фрейлинские во дворце?

   — Его высочество говорил, пустыми стояли. Графиня в них месяцами не заглядывала. А во дворец часто-часто, чуть не каждый день приезжала. Братец её Николай Петрович с его высочеством вместе воспитывался. Так что виделись они и...

   — Выходит, не зря я тебя спросила.

   — Погоди, Таша, погоди. Ещё его высочество вспоминал, как на придворной карусели, тому лет семь назад, графиня Анна Петровна в римской кадрили отличилась и за то получила золотую медаль со своим именем. Это уж при ныне благополучно царствующей государыне.

   — А теперь и я тебе кое-что расскажу. Была эта карусель в том самом году, когда от великого князя воспитателя его Семёна Порошина с великой конфузней отрешили. Анна Степановна сказывала, будто влюбился Семён Порошин в графиню без памяти да и глупостей всяких то ли наговорил, то ли наделал. Государыня его и уволила. Его высочество от наставника раз и навсегда освободила.

   — Воспитатель, младший офицер и графиня, как можно!

   — Значит, можно. Ещё господин Тауберт Порошина Донкишотом обозвал. За честь ли он графини вступился, не знаю.

   — За графиню вступаться-то что было? Его высочество сказал, будто государыня Анну Петровну в невесты одному из братьев Орловых приуготовляла. Известно, богатства несметные шереметевские. Почему бы ими любимцев не наградить?

   — Какое диво! Всегда так делается. Только ничего с Орловыми не вышло. Другой жених подвернулся.

Никиту Ивановича Панина государыня решила самой богатой невестой наградить.

   — Никиту Ивановича? Так он никак родителю Анны Петровны ровесник.

   — И приятель. Ему пятьдесят, Анне Петровне двадцать с небольшим. Вот тебе и самая богатая невеста державы Российской.

   — А Анну Петровну спросили?

   — Спросили — не спросили, а только который там Орлов-старший под государынину диктовку написал формальный отказ от руки невесты. Тут же, в мае 68 году, и помолвка Анны Петровны с графом Никитой Ивановичем состоялась. В начале года.

   — Выходит, посчастливилось графине, что перед свадьбой скончалась. Пяти месяцев после помолвки не прожила.

   — А великий князь о кончине графини не поминал?

   — Знаешь, мимоходом так. Мол, должна была стать супругой его, цесаревича, обер-гофмейстера. Тогда бы, мол, всю жизнь рядом были. И ещё, что не иначе графиню оспой нарочно заразили, да такой страшной, что и выжить надежды не было. Табакерку будто ей с заразным табаком передали. Ни от кого не брала, а тут от самого Никиты Ивановича. Как он потом вместе с родителем графини безутешно по ней убивался! Оспенная материя тогда и императрицу напугала — за здоровье его высочества очень государыня опасалась.

* * *

Великий князь Павел Петрович, великая княжна Наталья Алексеевна

   — Натали, дорогая моя, какое утро! Я хотел предложить вам конную прогулку и даже взял на себя уже распорядиться конюхами...

   — Однако вы умеете испортить мне любое утро, ваше высочество.

   — Я вам испортить? Ничего не понимаю. Дорогая моя Натали...

   — Опять! Вы же знаете, ваше высочество, как ненавижу я это нелепое имя и чувствую себя с ним, как побирушка в платье с чужого плеча. Почему обязательной платой за честь стать кронпринцессой hoc-сийской надо было непременно получить такое изношенное, и не лучшими особами, в вашей семье имя? Ни одной императрицы!

   — Но, дорогая, вы ничего не говорили об этом перед венчанием.

   — А у меня кто-нибудь спросил о моей воле, о моих вкусах? Вы, например, ваше высочество? Между тем в наших разговорах я не раз упоминала, как импонировало бы мне имя Софии.

   — София — это невозможно.

   — Почему невозможно? По крайней мере в вашем роду была София, которая управляла государством, и как говорят в Европе, вполне успешно. Я сама видела её портреты с такими великолепными волосами под царской короной и полный её титул.

   — Она присвоила его себе безосновательно. И вообще, дорогая моя, ни в коем случае, даже намёком, не поднимайте этого разговора с императрицей или придворными. Софья не из нашего рода. Она всего лишь сводная сестра государя Петра Великого. Потомки этих двух родов вели нешуточную борьбу между собой.

   — И продолжают вести по сей день, как я могу понять.

   — Я не понимаю вас, дорогая моя.