— Насколько я понял, господин Даламбер не встречался с господином Шуваловым, но получил великолепный отзыв о нём господина Вольтера. Наш фернейский патриарх восторженно оценил образованность господина Шувалова, редкостный объем его познаний во всех разделах гуманитарных наук, его философический склад ума...
— Довольно, довольно, Фальконе. Я не нуждаюсь в панегирике господину Шувалову. Мне достаточно узнать, насколько благоприятное впечатление он мог произвести в просвещённых кругах. Как-никак он мой подданный и представляет мою Россию.
— Это так понятно, ваше величество. Отвечу одним словом: впечатление наиблагоприятнейшее. Кажется, в Париже он показывался ещё с одной русской девушкой, также отличившейся редкой образованностью. То ли это его воспитанница, то ли родственница. Друзья не сообщили мне подробностей.
— Ах, даже так. Я не задерживаю вас, Фальконе. Ваш сын может на некоторое время задержаться в Петербурге. Прощайте. Впрочем, ещё одно. Возможно, я закажу мадемуазель Колло портрет одной из питомиц Смольного института — Натали Алексеевой. И, пожалуй, Катерины Нелидовой. Они неразлучные подруги.
— Вы снова не в духе, великая княгиня?
— Бога ради, ваше высочество! Вы же знаете, как не люблю я этих византийских оборотов. Великая княгиня! Кажется, от этого титула до престола вообще нет дороги!
— Но это же не так, моя принцесса: просто принятый оборот. Всего лишь простая условность.
— Которая меня ранит, как вы знаете.
— Но зато сразу после него в России следует титул императрицы, моя дорогая.
— О боже, и снова всё, как в слезливых романах! Императрица! Но когда этого титула удастся дождаться? К тому же вы совершенно лишены честолюбия, ваше высочество, и это приводит меня в полное отчаяние. Во всех государствах наследник престола принимает участие в управлении страной. У него есть свои обязанности и свои возможности. Нет такого политического акта, который бы совершался без его участия или хотя бы присутствия. Это нормально, если только он не становится вообще соправителем своей родительницы. Ваше высочество, ведь ваша родительница получила престол только благодаря вам, как мать наследника. Это единственное основание её правления, но она совершенно пренебрегает вами. Вы или теряетесь в толпе придворных, или можете отсутствовать — никто вашего отсутствия не заметит. Разве не так, мой принц? Попробуйте отрицать очевидное!
— Принцесса, вы не успели узнать характер императрицы...
— Вот именно успела и поэтому не нахожу себе покоя. Мне стыдно за наследного принца, но мне стыдно и за его супругу, которые ровным счётом ничего не значат по сравнению с амантами вашей матушки. Мир вертится вокруг этих никчёмных негодяев, а вы... а вы молчите и соблюдаете невозмутимое спокойствие, ограничиваясь тем, что время от времени спрашиваете меня о дурном расположении духа. Ваше величество, я принцесса по рождению, по крови, а не одна из фрейлин с заднего двора, которых находит себе императрица.
— Я не согласен с вашими обвинениями, Натали. Не могу согласиться. Вы не знаете, как при русском дворе расправляются со строптивцами, и здесь не может помочь никакая родственная связь. Наоборот. Вряд ли вам стала известна судьба старших сестёр императора Петра I. Так вот, за одно то, что они были на стороне правительницы Софьи, а не десятилетнего мальчика, к тому же от второго брака, их всех ждал монастырь. Но этого мало. Две из них оказались в ста с лишним лье от Москвы на север, в так называемой Александровой слободе, жили в каменной конуре с единственным окном, питались одними испорченными продуктами, которыми они снабжались от царского двора — вообразите себе мясо или рыбу после недельного пути на повозке, им отказывали во всякой врачебной помощи, не доставляли царю их писем. И снова мало. После кончины император распорядился сбросить их, царских дочерей, в общую могилу для бродяг и убогих.
— Вы хотите меня запугать?
— Нет, всего лишь дать представление о нравах русского царского двора. Здесь необходимо тихо и не возбуждая подозрений дожидаться своего часа. Хотя бы для того, чтобы остаться в живых.
— Оправдание трусости!
— Натали, не ищите способа оскорбить меня. Чем это улучшит или изменит наше положение?
— Русский двор! Но мне говорили, что прежние цари, когда делали записи о значительных событиях, непременно ссылались на то, кем был в это время их наследник. Разве не так?
— Я не знал, что вы так интересуетесь русской историей.
— Историей? Я думаю о судьбе вашего высочества и, в конце концов, о своей собственной. Но вот надпись на куполе этой огромной башни, которую у вас называют Иваном Великим, в Московском Кремле, несёт имя и царя Бориса, кажется, и его сына. Возражайте же, мой принц, спорьте же, спорьте!
— Спорить с очевидным?
— Ах, так! И вот вам пример: этот мир с турками. После 8-летней и далеко не слишком успешной, как мне удалось услышать, войны.