До Петербурга известие пока дошло, уже весь Дальний Восток да и Европа знали, что захватили повстанцы галиот, развернули на нём знамя Павла I и назвались собранною компанией для имени его величества Павла Петровича. Письменную присягу в верности ему подписали и в Сенат отправили, а сами отправились в плавание к европейским берегам — через Курилы, Японию, Китай, Мадагаскар вплоть до Франции. Французы и придумали. Почему бы нет?
А вот теперь в Европе авантюрьера Пугачёву послания шлёт, братцем двоюродным называет, великого князя — дорогим племянником. Семейка! Одной императрице среди них места нет. От неё избавляться надобно.
— Иван Иванович, что тебе? Говорила ведь, по утрам делами занимаюсь, не до твоих питомцев.
— Государыня, хочу подарок вам сделать.
— И что же, подарок твой своего часу подождать не может? Что за спех, право.
— Полагаю, ваше величество, сюрприз мой порадует вас.
— Сомневаюсь, да и обойдусь я без твоих сюрпризов. Всегда ты со своими пустяками.
— Не гневайтесь, ваше величество, но пройдите в малую гостиную.
— Ещё одна новость: из кабинета, все дела бросив, в гостиную отправляться. Разве ради того, чтобы ты дал мне наконец покой. И так с твоим выпуском монастырок непомерно много шуму устроил.
— Вы были недовольны выпускными праздниками?
— Всем была довольна. Только слава богу, что всё позади. Так чем же решил ты меня удивить?
— Прошу, ваше величество, взгляните!
— Портреты монастырок? Девушка Молчанова — о ней очень супруга Семёна Кирилловича хлопотала, Борщова, твоя Алымова. Не слишком ли торжественно, Иван Иванович? А впрочем, написаны неплохо. Это Левицкий?
— Левицкий, ваше величество, он самый.
— Что ж, хорошо. Спасибо. А дальше что с подарком своим делать собираешься? Не в классах же учебных вешать, полагаю.
— Я надеялся, государыня...
— На меня, конечно. Что я прикажу их повесить в залах Зимнего дворца. Нет, друг мой, такого намерения у меня нет.
— Не обязательно Зимнего, ваше величество.
— Ты прав, дворцов достаточно — и тех, в которых я предпочитаю жить, и тех, в которых предпочитаю реже бывать. Итак, я должна решать судьбу твоего подарка. Что же, я думаю, им следует разделить участь первых трёх. Надо распорядиться, чтобы их отправили в Петергоф.
— Но, ваше величество...
— Ты, кажется, возражаешь, Иван Иванович? Поверь, я устала от препирательств с тобой. Кажется, я даже представлю ту комнату, где они будут мило смотреться — это может быть биллиардная.
— Ваше величество, кто же будет в увлечении игрой замечать эти полотна?
— Ты прав. Уже знаю! Там есть гостиная в бельэтаже. Тот, кому захочется остаться наедине с монастырками, легко сможет это сделать. Василий! Ты слышал? Отправь все эти четыре картины в Петергоф и распорядись. А тебе, Иван Иванович, мой приказ. Госпоже Алымовой в твоём доме делать нечего. Что это за мода такая — молоденькую девушку в доме старого холостяка селить. Не знаю, кому из вас двоих такая мысль в голову пришла, но чтобы я больше об этом не слышала. А пока прощай. Меня дела ждут.
— Государыня, последний вопрос: вы не будете возражать, если я произведу Левицкого в советники Академии?
— Конечно, нет. Он достойный художник. Прощай же.