Камера

Из груди Алексиевича вырвался вздох отчаяния. Эта сценка разыгрывалась перед ним уже в тысячный раз: каждое движение, каждую реплику он знал прекрасно. Очередной гениальный изобретатель с очередным гениальным изобретением: сейчас он дрожащими руками достанет кипу замаранных бумаг, которые на деле окажутся идиотскими записками сумасшедшего, в которых нет и крупицы здравого смысла, самое полезное применение которым – подпирать вечно шатающийся шкаф в кабинете Алексиевича.

Но каждый актёр должен играть свою роль. Да и где-то в глубине души ассистента патентного бюро ещё тлело желание найти ту самую жемчужину – тлела вера в то, что тысяча первый сумасшедший всё-таки окажется новым Ломоносовым, ну или на худой конец Поповым.

Алексиевич взглянул на гостя, перевёл взгляд на окно – дождь и не думал утихать. Он вдруг осознал, насколько сыро в кабинете и поёжился от этой всепроникающей, всепропитывающей мороси.

– Садитесь, – устало сказал он.

***

Пепельница превратилась в небольшой дымящийся вулкан из окурков. Алексиевич разговаривал с Бурмистровым несколько часов. Ассистент, компанию которому составляла лишь одинокая настольная лампа, зарылся в расчёты, теоретические выкладки и выводы учёного.

Чем глубже он погружался в мысли Бурмистрова, пытаясь выискать хотя бы нотку безумия, тем сильнее убеждался, что её там нет. Это была идеально-чистая, почти стерильная работа – чёткий логический механизм. Всё это звучало слишком здраво.

Учёный оставил все свои бумаги – а прямо поверх одного чертежа написал телефон для связи.

Алексиевич потёр рукой сухие, одатые песком глаза и взглянул в окно – дождь давно прекратился. По сине-серому небу всё также были размазаны чёрные кляксы туч, очерченные бледно-оранжевой зарёй – солнце в летнем Петербурге никогда по-настоящему не садилось.

«Сколько сейчас времени? Пол первого? Или уже пять? Нужно поспать»

Ехать домой не было никакого смысла, так что Алексиевич решил прилечь на небольшом красном диванчике прямо у себя в каморке: разбуженные пружины встретили его недовольным тихим скрипом. В раскалывающейся голове до сих пор пульсировала реплика Бурмистрова:

«Детей можно будет выращивать точно также, как огурцы и помидоры. Мы в космос летаем, атом приручили, а плодимся до сих пор как какие-нибудь орангутанги – ну что за глупости? Женщины тратят свои силы на вынашивание и вскармливание детёнышей – где ж такое видано в наш век. Никакого прогресса»

Алексиевич засыпал тревожным сном: сознание медленно сползало в тёмную бездну, отчаянно цепляясь за россыпь вопросов, главным из которых был:

«Кто же вы такой, Олег Григорьевич?»

Глава 4. Петербург, 202? год

В мрачный омут винного бара падали и падали люди – крохотное заведение жадно глотало посетителей, посетители жадно глотали капли свободного воздуха. Дверь то и дело открывалась: румяные, разгоряченные морозом и спиртным, с распахнутыми пальто, шубами, с белым песком снега на головах и плечах – люди жарко спорили, увлеченно обсуждали, страстно признавались.

Получив короткую передышку, выйдя из искусственной чиновничьей комы, город гулял, пил, ел, жил, ибо второго шанса могло уже не представиться: никто не знал, чьи судьбы завтра сломаются – навечно, чьи двери завтра закроются – навсегда.

Ким проводил свой выходной так, как любил больше всего: в компании незнакомки, за бокалом вина. Он всегда назначал первое (и последнее) свидание в баре – алкоголь прекрасно смазывает грузные, угловатые фразы, которые непременно лезут из вас при первой встрече.

Кажется, её звали Иванна: в мерцаниях десятков свечей казалось, что хрупкие черты лица ее были сделаны из тончайшего фаянса. Она постоянно говорила: рассказывала про самые дурацкие свидания, про секс, про неудачные отношения – Киму было плевать.

«Говори, говори что хочешь, без остановки – только не отводи взгляд».

Пока она рассказывала что-то про своего бывшего, Ким, растворённый в вине, растворялся в её огромных серых глазах.

– Кстати, у меня кое-что для тебя есть, – неожиданно сказала девушка.

– Пойдем покурим? – также неожиданно парировал Ким.

– Хах, ну пойдем.

Они переместились на скользкую террасу: парящие на морозе снежинки плавно опускались и, нетронутые, застревали в угасшем зареве ее кудрявых, темно-рыжих волос.

– Поехали ко мне? – уставившись хищным взглядом на свою спутницу предложил Ким.

– Я думала оставить это для второй встречи, – выдохнув облачко клубничного пара, игриво улыбнулась Иванна.

– Второй встречи может и не быть, – Ким улыбнулся в ответ. – Ни прошлого, ни будущего не существует – есть только настоящее.