Грустно как-то. Но так круто, что я, как когда-то родители, стала хоть иногда сидеть с друзьями на кухне, говорить-говорить-говорить и раскладывать по старым маминым тарелкам запеченную в духовке по маминому рецепту картошку и приготовленный так, как учила еще маму Марина Золотухина, шопский салат с брынзой. Когда тревожно и непросто – к своим интуитивно прижимаешься ближе. И говорить и быть рядом – самое главное.
Встретились
Я уверена, что мои родители уже встретились.
Что она гладит его по лицу и вглядывается в глаза, чтобы убедиться, что он не очень сильно страдал в конце. Я уверена, что мама придирчиво отметила, как папа поправился за пять лет без нее. Слово «верю» меня совершенно не устраивает. Я в этом
И еще я надеюсь, что она удовлетворена заботой, которой он был окружен в последние годы. Мама ждала папу там пять лет. А мы все старались сделать так, чтобы в эти пять лет он был счастлив. Надеюсь, это удалось.
Орех и бабочка
Позавчера у нас на даче ни с того ни с сего рухнуло дерево. Ни ветра, ни грозы, просто вдруг треск, похожий на приглушенный гром, и краем глаза замечаешь, что очертания пейзажа слева необратимо меняются.
Рухнул огромный, посаженный папой лет тридцать пять назад грецкий орех. В этих северных местах он был вынужден вытянуться высоко, словно корабельная сосна, и только уже обогнав по росту соседние ярославские елки и клены, он расправил огромные ветви и подставил скупому здешнему солнцу свои разлапистые шершавые листья.
Он каждое лето честно рожал сотни гигантских ореховых гроздьев, которые никогда не успевали вызреть. Лишь пачкали йодом наши руки, когда мы упрямо пытались выколупать из тугой и молодой скорлупы молочную зеленоватую мякоть незрелых орехов. Зимой орехи опадали, неведомые и потому ненужные даже здешним птицам. И мы, в первый после зимы приезд, каждый год с непреходящим интересом подбирали с земли и разглядывали разбросанные по всему участку ореховые скелеты.
А теперь орех хрумко упал, немного задел трубу на бане, переломал папины любимые кусты синего бархатистого терна, раскидал шире обычного совсем еще молодые орехи, подрожал немного ветвями и затих.
Я не мистик. Но это точно был папа. Пришел и грозно передал мне кое-что. Никакие более ясные знаки мне не нужны. Я всегда знаю, что думают родители и как они воспринимают происходящее в моей жизни.
А вчера я читала лекцию в одном из хосписов. Мы разбирали хосписные заповеди, написанные мамой тридцать лет назад: «Мы работаем с живыми людьми. Только они, скорее всего, умрут раньше нас». «Репутация хосписа – это твоя репутация». Я цитировала мамины слова, обращенные к сотрудникам, и мы подробно разбирали истории ее давно ушедших пациентов. Много говорили о силе любви, о разлуке, о снах, которые люди видят перед смертью, и о том, что любящие друг друга могут держать смерть на расстоянии вопреки всему.
В холле хосписа высокая-высокая стеклянная купольная крыша. Там всегда светло и видно небо. Ближе к концу лекции под куполом появилась неожиданная для Москвы большущая яркая бабочка с фиолетовыми пятнами на крыльях. Мамин любимый махаон. Именно бабочка-махаон была долгие годы символом маминого хосписа – и девиз: «Из тени в свет перелетая».
Сначала она летала под куполом, потом спустилась к нам, нежно подрагивая, покружила около одной медсестры, выбрав ее, думаю, потому, что именно она работала раньше в мамином хосписе и под маминым руководством. Знакомую то есть нашла. Потом подлетела ко мне, описала пару кругов и полетела знакомиться с остальными.
Мам, я всегда знаю,
Потому что любовь никогда не перестаёт… Прилетай еще.