Камера-обскура

Ростовщик чуть не вылетел за дверь и нервно сбежал по лестнице, кляня себя за глупость на все лады. Ноги выбивали стремительную дробь, которая жутким эхом гуляла по старой башне. К счастью, света пока хватало; в темноте это место было бы весьма неприятным. Вскоре он сбавил шаг и с горечью подумал о том, как старый Гинголд одержал над ним верх. Вот ведь нахал! Кто ему дал право вмешиваться в дело с этой миссис Туэйтс!

Ну ничего, в понедельник он ему еще покажет и выселит ее, как и задумывал. Также понедельник станет днем расплаты для самого Гинголда… днем, который они оба запомнят. Шарстед его уже с нетерпением ждал.

Он еще больше прибавил шаг и вскоре оказался перед толстой дубовой дверью.

Та поддалась под ладонью, стоило сдвинуть большую, хорошо смазанную задвижку. Перед ним оказался узкий проход с высокими стенами, ведущий на улицу. Дверь за спиной глухо захлопнулась. Шарстед с облегчением втянул холодный вечерний воздух и, нахлобучив шляпу, размашисто зашагал по мощеной дорожке, словно спеша убедиться в реальности внешнего мира.

Улица выглядела мало знакомо, и он заколебался, но в итоге свернул направо. Гинголд говорил, что эта дорога ведет на другую сторону холма. Что ж, сам он в этой части города не бывал, и прогулка пойдет ему на пользу.

Солнце совсем закатилось за горизонт, и на догорающее вечернее небо вышел молодой месяц. Людей поблизости было мало, и десятью минутами позже на большой площади, от которой расходились пять или шесть улиц, Шарстед решил спросить у кого-нибудь дорогу в свою часть города. Если повезет, можно еще успеть на трамвай, на сегодня ходьбы уже хватит.

На углу площади возвышалась большая, потемневшая от смога часовня, и когда мистер Шарстед проходил мимо, ему на глаза попала табличка.

«Возрожденческое братство Святого Ниниана», — гласила надпись золотыми буквами. И рядом, осыпавшейся краской, дата: «1925».

Мистер Шарстед пошел дальше, выбирая самые широкие улицы. Становилось все темнее, а фонари в этой части холма еще не зажглись. Над головой смыкались здания, городские огни внизу исчезли. Он чувствовал себя потерянным и немного жалким. Наверняка все из-за странноватой атмосферы в большом доме Гинголда.

Он решил уточнить дорогу у первого прохожего, но в поле зрения никого не попадалось. Отсутствие света на улицах тоже беспокоило. Должно быть, местные власти упустили район из виду, когда занимались фонарями на городских улицах, если, конечно, он не введении кого-то еще.

Размышляя подобным образом, мистер Шарстед свернул за угол и оказался перед большим белым зданием. Оно казалось знакомым. Ну да, у него в конторе на стене годами висел календарь с его фотографией, который прислал один местный торговец. Приближаясь, Шарстед со все большим замешательством смотрел на фасад. И вот в лунном свете тускло блеснула надпись «Хлебная биржа».

Замешательство сменилось сильной тревогой, как только он с отчаянием вспомнил, что сегодня вечером уже видел это здание на панораме, запечатленной второй камерой-обскурой. И еще он совершенно точно знал, что старая хлебная биржа сгорела в конце тридцатых.

С трудом сглотнув, он поспешил дальше. Вокруг творилась какая-то чертовщина, либо он стал жертвой оптической иллюзии, которую породили разбушевавшееся воображение, усталость от переизбытка ходьбы и два бокала хереса. И что, если в эту самую минуту Гинголд наблюдает за ним в свою камеру-обскуру?

От одной мысли об этом прошибал холодный пот.

Шарстед устремился вперед энергичным шагом и вскоре оставил позади Хлебную биржу. Вдалеке раздался цокот лошадиных копыт и тарахтенье повозки, но добравшись до входа в переулок, он с разочарованием увидел только тень, исчезающую за углом следующей улицы. Вокруг не было ни души, и он опять не знал, где оказался.

С напускной решимостью он пошагал дальше и спустя пять минут оказался посреди уже знакомой площади.

На углу стояла часовня, и второй раз за вечер Шарстед прочитал табличку: «Возрожденческое братство Святого Ниниана».

Он в сердцах топнул ногой. Надо же, прошел три мили, а на деле как дурак описал полный круг и вот, извольте: меньше чем в пяти минутах от дома Гинголда, хотя ушел оттуда с час назад.

Шарстед вытащил часы и поразился: всего четверть седьмого, меж тем он готов поклясться, что как раз в это время покинул Гинголда.

Хотя могла быть и четверть шестого. Шарстед слабо помнил, что делал после полудня. На всякий случай он потряс часы — вдруг остановились? — и снова сунул их в карман.

Ростовщик рванул через площадь, сердито стуча каблуками по мостовой. Нет, на этот раз он не совершит ту же глупость. Вот эта большая, ухоженная дорога из щебня приведет его прямиком в центр города. Он свернул на нее без колебаний и даже поймал себя на том, что тихо напевает под нос. За следующим углом уверенность окрепла.