Камера смертников. Последние минуты

Непонимание того, чем мы занимаемся, демонстрировали не только иностранцы. Журнал «Роллинг стоун» опубликовал жуткую статью, в которой разгромил и тюрьму Хантсвилл, и лично Ларри. Автор называл Ларри недоумком и – еще того хлеще – призывал губернатора Буша его уволить. Про меня говорилось: «Юная выпускница Техасского университета A&M, видевшая больше казней, чем может вынести без вреда для здоровья человек ее возраста». Это было крайне унизительно и сильно меня разозлило. Я из кожи вон лезу, чтобы стать хорошим репортером, а про меня вон как пишут!

Кристиан Аманпур[20] тоже неплохо порезвилась, когда готовила большой материал для Си-эн-эн. Ларри, показывая ей камеру для временного содержания, упомянул, что, если осужденный не попросил ничего для последней трапезы, ему приносят тарелку с закусками и пунш. В рассказе он употребил выражение «party platter»[21]. «Потому что это праздник?» – тут же спросила Аманпур. А ведь Ларри ничего такого не говорил.

На этом она не остановилась. В интервью со мной она называла меня «начинающим репортером» и задала вопрос: «Разве нормально для молоденькой девушки так часто наблюдать смерть?» Мне стало обидно: да, я молода, но у меня за плечами уже семь лет журналистской работы. Особенно я негодовала, потому что сама она – женщина, как и я, – в двадцать с небольшим лет уже освещала военные действия. Я вполне могла бы ей сказать: «А для вас нормально было писать об Ирано-иракской войне, ходить в дурацкой куртке-сафари, когда на улице адская жара?» Очень долго потом, если при мне упоминали Кристиан Аманпур, я говорила «К черту ее, эту Кристиан Аманпур!»

Из 40 казней, произведенных в Техасе в 2000 году, я присутствовала на 38, а две пропустила, так как писала в те дни о заседаниях тюремной администрации. Кажется, я не думала о том, что мы казним много людей. Наверное, это было неправильно, ведь прежде я ничего такого не видела. Однако меня куда больше заботил наш высокий уровень преступности.

Говорят, в Техасе все слишком большое, – у нас бургер в ресторане можно заказать не с булочкой, а с двумя пончиками, – наверное, это касается и преступности. И преступления у нас куда более сумасшедшие, чем в других штатах. Взять хоть астронавта Лизу Новак – она промчалась в машине девятьсот миль до Флориды – причем, говорят, ради спешки надела памперс, какими пользуются в космосе, – чтобы разобраться со случайной подружкой своего бывшего. И ведь такая выдающаяся женщина – работала в НАСА, – а пыталась похитить ту несчастную, брызнула на нее из газового баллончика. Потому-то Ларри и нравилось работать на радио в Форт-Уорте – этот город славится безбашенными преступниками даже по техасским меркам.

В Техасе приезжаешь с работы домой, включаешь радио – а там новости: то беспорядочная стрельба, то поножовщина, то изнасилование. Такое происходит каждый день, и это страшно. Одна женщина приходила в 2001 году на две казни, на которых я присутствовала, – Джека Уэйда Кларка и Адольфа Эрнандеса. В течение одного года произошло два не связанных меж собой преступления: Кларк убил ее дочь, а позже Эрнандес убил ее мать.

Существование смертной казни – лишь симптом высокого уровня преступности. В довершение всего преступные деяния в Америке тщательно фиксируются, – в журнальных и газетных статьях, на сайтах, в документальных и художественных фильмах, – и вся эта информация представляет собой огромную бесформенную массу разношерстных сведений. В качестве примера приведу случай. У меня в кабинете висел постер к фильму «Жизнь Дэвида Гейла», и однажды некая тележурналистка, увидев его, заметила: «О, Дэвид Гейл… помню тот процесс. Громкий был, с другими не сравнить». Я кивнула, хотя, боюсь, смотрела на нее как на сумасшедшую, ведь «Жизнь Дэвида Гейла» – история полностью вымышленная, и человек на постере – актер Кевин Спейси.

Не могу утверждать, что наблюдение за казнями стало делом повседневным и, значит, привычным; видеть последние минуты человека, смотреть, как жизнь и душа покидают его тело, – такое никогда не станет привычной рутиной, но в Техасе часто приговаривают к смерти, и многое здесь усовершенствовано – зрелища больше нет. Смертельная инъекция выглядит не так эффектно, как повешение, или расстрел, или поджаривание на электрическом стуле. В нашем штате казнь – процедура клиническая, в ней даже есть своеобразный ритуал: капеллан обычно кладет руку на колено приговоренного, а стоящий рядом начальник тюрьмы поправляет, если нужно, подушку.

Двенадцатого июня 2000 года после казни Томаса Мейсона я написала в дневнике: «Он был похож на старичка, задремавшего в кресле с приоткрытым ртом». Он опять напомнил мне моего деда, самое преступное деяние которого – привычка впадать в вечернюю дрему.