Полагаю, что и в те пятнадцать минут, когда Мельников произносил свой монолог (а монолог для сетки эфира могли и сократить), он пребывал в состоянии радостного задора. «Красавец!» или «Ай, молодца!», как восклицают нынче спортивные комментаторы, заимствовав похвалу у цирковых дрессировщиков. Переселенный сжатием времени в натуру дяди, балбеса, картежника и тонко чующего красоту серебряного века, Мельников поведал о нескольких эпизодах из жизни Есенина. И каждый раз получалось, что именно он ходил с поэтом в кабаки, попадал в участок, ездил с Сергеем Александровичем в Берлин, а затем и в Нью-Йорк, где и подсказал Есенину основные тезисы памфлета «Железный Миргород» с разоблачением американского образа жизни. Да, таких поэтов у нас более нет, опечалился Мельников, да и кому нужны у нас теперь поэты? После чего он произнес трагиком, равным по силе Ульянову в роли Антония: «Поэт в России больше - не поэт!» После трагической же паузы пошли, с придыханиями, комплименты и удивления по поводу Павла Степановича Каморзина, одного из тех, кто составляет тончайшую прослойку российских интеллектуалов. «Хозяин труб канализации - живой оплот цивилизации», сыронизировал здесь кто-то до меня, отметил Мельников, это грубо, но и ехидство по-своему отражает сущность добродетели Каморзина. Божьи коровки тут ни при чем, повторил Мельников. И вообще расстраиваться не следует. Бочка не улетела, а зависла. Между нами и Сергеем Александровичем Есениным. Она - и наша духовная ценность. Но она - и исторический предмет, выпущенный в небеса могучим движением поэта в Брюсовом переулке. Сжатие времени надежно держит ее в невесомости, и нет никаких причин опасаться, что она свалится на чьи-то головы. Связь времен распасться не может, что бы ни утверждал со сцены датский принц, ибо время у нас одно, и оно - сплющенное. А потому участок Каморзина и все садовое товарищество вполне достойно вечной газовой горелки.
Из эссе «Воздвижение и улет бочки» критика П. Нечухаева в культурной газете я узнал, что автором ехидства «хозяин труб канализации - живой оплот цивилизации» как раз и был сам Нечухаев. Он относил Каморзина к натурам, каким более важны не доводы ума и здравые рассуждения, а притчи или же расцвеченные легенды. Что ж, и такие натуры хороши. Они и сами способны создавать легенды и притчи. Но беда, если легенды в умах людей утверждаются ложные. Здесь именно такой случай. Автор чрезвычайно уважает А.М. Мельникова, слушал его лекции в ГИТИСе, но истина, сами знаете… Каморзинская бочка - самозванка. На двух газетных колонках П. Нечухаев, проявляя образованность, обратился к континенту мифов, вспомнил, естественно, Прометея, не забыл и Икара, выбрел в конце концов на постмодернизм и обозвал Каморзина постмодернистом. Создавая мемориал, Каморзин топтался на чужом пьедестале и сотворил пародию. Самозванство же бочки возвело пародию в степень, в квадрат. Тут игра слов, но понятно, о чем идет речь. Конечно, могла иметь место бочка и в Брюсовом переулке, но концептуальный акт творения произошел в переулке у Петровки (следовали цитаты из документов и воспоминаний). Пародийным вышло воздвижение самозванки, но закономерно-указующим случился ее улет. Именно в этом указующем жесте природы и следует искать главную духовную ценность события в пору, когда все понятия смещены. И божьи коровки тут ни при чем, в этом автор согласен с А.М. Мельниковым. О сжатии времени судить он не берется, потому как презирает естественные науки. И еще один урок. Вот к чему может привести затея дилетанта, да еще и фанатика с заблуждениями. Что же касается магистрального газопровода, заключал эссе П. Нечухаев, то он не возражает, чтобы таковой был проведен в садовое товарищество, пусть и допустившее к себе самозванку.