Камергерский переулок

Воинственный уселся Прокопьев на порезанное лезвиями пригородных хулиганов кожаное сиденье. Будем считать, не долбненских, а долгопрудненских или шереметьевских, решил Прокопьев. Для душевного равновесия он принялся напевать про себя тему эпизода «Джульетта девочка», и тут его разбудили.

– Пассажир! Молодой человек! Платформа «Турист». Три минуты до Яхромы. Вам выходить!

Мужик в фуражке и кителе служивого, с рожей Черномырдина, тряс Прокопьева за плечо.

– Куда выходить? Какая Яхрома? - выныривал из забытья Прокопьев. - Мне надо в Долбню…

– Всем надо в Долбню, - сказал мужик. - Но Долбню мы проехали. Дубнинская электричка в Долбне не останавливается. А у вас билет до Яхромы.

– Какой билет?

– Тот, что у вас в руках.

Не запоют ли сейчас «Три карты», ужаснулся Прокопьев.

– Поторопитесь выйти. Дальше у вас не оплачено.

Пальцы Прокопьева и впрямь держали билет. Прокопьев взглянул на него. Никакую Яхрому там не пропечатали. Пятая зона, синие цифирки. И все. И не садился Прокопьев в дубнинский экспресс, а заскочил в долбненскую электричку. Это он помнил. Но требованию Черномырдина разумнее было подчиниться. В Яхроме на вокзале Прокопьев приобрел правильный билет и вызнал, какая электричка не посмеет пронестись мимо Долбни. Выходило, что транспортное средство, прокатившее Прокопьева от Москвы до Яхромы, потратило на пятьдесят девять километров три часа. Ничего себе, дубнинский экспресс! И кому служил дядька Черномырдин?

Прохаживаясь по перрону, Прокопьев загляделся на каравеллы Колумба. Виденные Прокопьевым в каком-то фильме (в «Волге-Волге», вспомнилось), они украшали знаменитый яхромский шлюз и будто бы увлекали за собой к московским набережным буро-зеленую волжскую воду.

Не надо было глазеть Прокопьеву на стальные каравеллы, возможно, покрытые сусальным золотом. Не надо!

Подкатила добропорядочная дмитровская электричка, Прокопьев шагнул в тамбур полупустого вагона и тотчас осознал, что он стоит на борту каравеллы Колумба. И это была не бутафория каналстроевской эпохи, а истинная каравелла великого навигатора, и рассекала она водоросли Саргассова моря.

– Господин-товарищ! Солянка ваша стынет. А вы меня торопили.

– Какая солянка? - удивился Прокопьев.

– Та, что у вас на столе, - высокомерно произнес официант, никак он не походил на Черномырдина, вежливо-холодным лицом дипломата скорее напоминал другого премьера, у того что-то стряслось с дачей. - Кружку пива вы выпили быстро, а солянке позволяете остыть.

– Я думал, будет мясная солянка, - попытался оправдать себя Прокопьев.

– Помилуйте, откуда же взяться в рыбном ресторане мясной солянке? - официант был все еще вежлив. - Мы ведь с вами находимся на Речном вокзале. Судака вам подавать?

– Да, судака, конечно…

– И водочку?

– И водочку…

«Хорошо хоть меня усадили за столик в ресторане, - соображал Прокопьев. - А ведь могли в сердцах забросить и насадить на вокзальный шпиль…»