Камергерский переулок

И это летоисчисление было связано со сплющенностью времени, а также с периодами пропажи времени или даже воровства его кем-то. Причем сплющенность времени происходила именно до рождества Мазепы, но периоды воровства его продолжались и после Мазепиного рождества. И еще: в здешнем сплющенном времени все же допускалось некое движение событий, и даже - в логической или сюжетной последовательности. Понятно, что и тут не обошлось без отвлекающих человечество от истины заказных сочинений типа бодяги коллективных авторов под коммерческим псевдонимом Нестор «Повесть временных лет (уже противоречие сплющенности времени) или откуда пошла есть земля Русская». Есть-то пойти она, может, и желала, по причине вечного аппетита, но самой такой земли не было. Была земля укров («урков» произнес Мельников, но поправился), племени происхождения загадочного, но скорее всего от инопланетян. В пользу этого мнения свидетельствуют приведенные Геродотом описания голов боевых укров. По нынешним представлениям, они имели гладкие, как у скафандров, блестящие на солнце покрытия со свисающим набок пучком антенн. Информаторы Геродота называли эти пучки очень приблизительно и довольно странно, сравнивая их отчего-то с азовской сельдью. Вскоре в племени укров возникли амбициозные отщепенцы, возможно, мутанты, со своим полуграмотным разговорным языком, и укры разделились на укров великих и укров малых. Великие укры остались вблизи Днепра, а малые укры со своим нелепым бормотанием поперли осваивать болота и еловые леса, где их гладкие покрытия обросли русыми кудрями. И случилось рождество Мазепы.

– Довольно! - сказал я. - История с Мазепой мне в новинку, но смысл ее я понял. Другого понять не могу. В каких таких советах ты нуждаешься?

– Ну вот тебе раз, профессор! - развел руками Мельников. - И оборвал меня на лету!

Он досадовал. Было видно. Чуть ли не обиделся. Излагал он суть летоисчислений от Хвостенко и от Мазепы с таким воодушевлением, будто был не адептом увлекательных теорий, а творцом их. Кассирша Людмила Васильевна, хотя и не выбила ни одного ошибочного чека, воспринимала лишь откровения Мельникова, всплескивала руками и произносила то ли в ужасе, то ли в радости: «Ой! Ой! Ну надо же! Ой, мамочки! Страсти-то какие! Жанна д'Арк у нас в закусочной! Чурикова!» Я же опасался, что Мельников возобновит свое воодушевление и продолжит демиурговы речи. Роль творца истории он еще не исполнял. А я срывал его премьеру. Но я понимал, что его словесные фантазии основаны не на собственных его ученых прозрениях, а на информации, подсунутой ему продавцами родословных древ.

– Значит, тебе, - сказал я, - предлагали еще два родословных древа?

– Да, - кивнул Мельников.

– Ну и в чем твои сомнения?

– Как в чем? - Мельников удивился.

Вот в чем. Он так привык к своему, выстраданному родословному древу, что никакое другое древо не было ему надобно. Каждая ветвь его шелестела Мельникову польстительно-ласково. Копию древа под стеклом и в раме он разместил на самой выгодной стене гостиной. С подобным уважением повешены «Джоконда» в Париже и «Сикстинская мадонна» в Дрездене. Слайды древа он дарил видным персонам. Для оригинала же (Мельников опять перешел на шепот) он заказал знаменитому мастеру, чьими услугами пользуется императорский двор, секретнейший тайник. Какой именно императорский двор, Мельников уточнять не стал. При этих его пришептываниях кассирша Людмила Васильевна снова всплескивала руками и ойкала. И вот явились посланцы от двух иных летоисчислений с предложениями древ.

– Ну и что? - сказал я. - Сложность-то в чем? Получи еще два древа и пользуйся ими на здоровье при тех или иных обстоятельствах.

– Ага, как же! Получи! - хмыкнул Мельников. - Они ведь деньги требуют за изыскания! И отнюдь не копейки.

Первое древо, размещенное в пределах привычного летоисчисления, архивные мальчики и девочки выращивали с удовольствием и бесплатно из уважения к талантам Мельникова, отражая всенародную любовь к нему. А эти молокососы от Хвостенко и Мазепы сразу же выказывают корысть, оскорбительную для маэстро, им все равно, для кого они возьмутся создавать родословную.

– Среди этих умельцев, - спросил я, - не было молодого человека по фамилии Пересыпкин?

– Я и не помню их фамилии! - поморщился Мельников. - Пересыпкин? Нет, не помню. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, - сказал я. - Пустое…