Камергерский переулок

– В свое время. В свое время я вам открою, - торопливо заговорила Нина. - Вы хотели узнать историю табуретки. И почему мне захотелось привести ее в порядок. Ничего странного в этом нет. Но нет и ничего возвышенного. Обычная семейная история. Прадед, конюх, между прочим, по профессии, смастерил для своего любимого сынишки, то есть моего деда. Если познакомимся поближе и заинтересуетесь, покажу фотографии. Ну и так далее. Все детишки нашей семьи посидели на этой табуретке. В том числе и я, извините за подробности. Может, вы сейчас представите картину, и я вам стану неприятной. И в калечении ее, в выламывании стеклышек я приняла участие. Теперь мне стало стыдно. Нет, детей у меня нет. Увы. Но я намерена их иметь. От порядочного человека. А мне уже двадцать четыре.

При этих словах рассказчица сняла кепку, и прямые светлые волосы упали на ее плечи, стекли на спину.

– Яркое вы создание, - искренне сказал Прокопьев. - И как вы за несколько месяцев из… простите… несчастной замарашки, явной на вид неудачницы, превратились в создание цветущее? Золушкина история, может быть?

– Я вас не понимаю, - нахмурилась Нина.

– Ну как же, - сказал Прокопьев. - Это ведь вы как-то в Камергерском подсели к нам за столик, выслушали телефонный выговор и разрыдались.

– Вы что-то путаете, Сергей Максимович, - глаза Нины стали не только сердитыми, но чуть ли не злыми. - Да и разговор-то мы завели о табурете. Теперь о табакерке…

«А ведь она животное хищное…» - пришло в голову Прокопьеву.

– Табакерка - не семейная. Происхождение ее мне неизвестно. Подарок ухажера. Да, случаются ухажеры, Сергей Максимович, случаются. Этот был шальной. Подарок его - необдуманный и непрактичный. Как к нему попала табакерка, не знаю. Может, где-то и украл. Один из знакомых сказал, надо восстановить в ней музыку, тогда ее купят антиквары. Он не ошибался?

– Не ошибался, - сказал Прокопьев. - Вам неизвестно, какую мелодию играла табакерка?

– Нет. Починить ее можно?

– Попробую. Звучание в ней было короткое. Может, минута. Попробую устроить что-нибудь позанятнее… Но это вам и впрямь нужно? Действительно ли вам приспичило чинить две ваши вещи или вами двигали какие-либо причины, чтобы обратиться именно ко мне?

– Я вас опять не понимаю, - сердито сказала Нина.

– А я не понимаю, - сказал Прокопьев, - отчего вы отказываетесь от себя самой, рыдавшей тогда в Камергерском.

– А вы, выходит, человек - назойливый и бестактный.

– То есть вы или кто-то другой, интересуясь зачем-то мной, предположили, что я человек простодушный, мечтательный…

– Робкого десятка… - произнесла Нина. И тут же спохватилась, сообразив, что открыла запретное и уж вовсе не обязательное для ушей Прокопьева. - Да я шучу, шучу, Сергей Максимович! Шучу!

– Нина, - сказал Прокопьев, - отсюда до Камергерского минут десять, ну двенадцать ходу. Давайте-ка отправимся туда.

– Зачем?

– Я вам покажу столик, за которым мы тогда сидели, мы присядем, и попробуйте тогда отказаться от себя прошлой.

– А если я не пойду? - Нина продолжала улыбаться, и теперь ее улыбка была улыбкой соблазнительницы, уверенной в том, что сумеет подчинить себе строптивого кавалера.

– Если вы не пойдете, - сказал Прокопьев, - я посчитаю, что вы мне по каким-то причинам лжете.

– Извините, Сергей Максимович, но вы мне уже грубите. Или даже оскорбляете меня. Если бы я была мужчиной…

– Мужчиной вам ни в коем случае быть не надо. И я не желал вас оскорбить. Я хотел лишь получить ваши объяснения, для меня важные.

– Ну хорошо, - сказала Нина, - пойдемте.

Она встала, вернула кепку на место, не подобрав в нее волосы, и подхватила Прокопьева под руку. И они, будто милые приятели, стали спускаться под липами к Трубной площади, чтобы потом Неглинной, а затем переулками выйти на Петровку и на Дмитровку. Нина щебетала, улыбалась, заглядывала в глаза Прокопьеву, так и шли - «то ли муж с женой, то ли брат с сестрой, добрый молодец с красной девицей». «Завораживает она меня, что ли? - думал Прокопьев. - Получается это у нее, получается…» Зачем он пожелал вести Нину в Камергерский, зачем он спускался к приемщицам, даже и не зная тогда, что Н.Д. Уместнова и есть та самая Нина? Во что-то он втягивался, возможно, в совершенно ему невыгодное, но втягивался, будто бы по своему желанию и даже с дерзостью. Впрочем, сейчас ему было уютно с Ниной, в тепле ее доброжелательности никаких угроз он не чувствовал. В церемониальных отношениях с женщинами Прокопьев бывал неловок, даже неуклюж, и в безвинных прогулках старался выявить свою самостоятельность, теперь же прихваченный властной рукой дамы, из ее слов выходило, что им обвороженной, раздражений не испытывал. Благолепие какое-то…

В Камергерском, в закусочной хозяйничали кассирша Людмила Васильевна и буфетчица Даша.

Тот самый столик не был занят. В памятный день соседом Прокопьева был книжный челнок Фридрих Малоротов, он же Средиземноморский, он же Конфитюр. Прокопьев не возражал бы, если бы и теперь Фридрих оказался за столиком соседом-свидетелем. Но впрочем, и пустой столик был хорош.