Камеристка

Возможно, из-за многочисленных подарков, которые моя госпожа совала мужчинам, или потому что она официально все еще была воспитательницей наследника трона. А может быть, они просто считали нас безобидными — мы ведь в прошлом кровавом сентябре были оправданы народным судом.

— Может быть, они считают нас просто совсем глупыми, потому что мы каждый день добровольно ходим в тюрьму, — сказала я. — Что стали бы мы делать, если бы нас однажды вечером не выпустили?

Кто воображал себе, будто после казни короля беспорядки в стране улягутся, был разочарован. Как и прежде, царили произвол и насилие. Королева между тем боялась, что стража ее убьет.

— Если революционеры заметят, что приближаются австрийцы и пруссаки, чтобы освободить меня, то из ненависти они убьют меня раньше.

Глава сто десятая

Немногие верные люди в окружении Марии-Антуанетты после убийства Людовика XVI теперь смотрели на дофина как на короля Франции Людовика XVII. Однако ребенок после смерти отца заболел.

— Душа мальчика ранена, — сказала мадам дю Плесси. — Сначала он потерял отца, а теперь вынужден жить с женщинами, подверженными истерическим приступам.

Королева имела привычку во время приступов держать ребенка на руках.

— Дофин для нее как кукла, которая должна успокоить ее. Маленький перепуганный парнишка с испуганным взглядом сидит на коленях у матери и не отваживается вырваться из ее объятий.

Кроме того, мальчик был постоянным объектом насмешек стражи. Раньше мужчины почти не замечали его, но с тех пор, как вдова Капет приказала, чтобы с ним обращались как с королем Франции, дофину стало не до смеха.

— Я ведь не делаю никому ничего дурного, — жаловался мальчик, — почему же они обращаются со мной так отвратительно? — наивно спрашивал он. Так как он спал в комнате матери и страдал головными болями и приступами лихорадки прежде всего по ночам, его сестра также велела переставить свою кровать в покой Марии-Антуанетты. Мария-Тереза практически заменила брату мать. В Тампле отношения матери и дочери очень изменились. Принцесса обладала душевной глубиной, была очень серьезной и чувствительной, в общем, полной противоположностью несдержанной матери.

Этой весной 1793 года Мария-Тереза взяла на себя роль сиделки при своем больном маленьком брате. Она ухаживала за ним с большой любовью и очень умело.

Королева была благодарна дочери за поддержку, кроме того, обеих женщин — Терезе уже исполнилось четырнадцать — очень сблизило общее страдание.

— Надеюсь, что совместное проживание на таком тесном пространстве в Тампле компенсирует прежний дефицит материнского внимания, — рассудительно говорила мадам Франсине Мария-Антуанетта.

Папаша Сигонье жаловался:

— Теперь создали свой собственный революционный трибунал. Он состоит из прокурора и двенадцати судей. Они подвергают заключенных допросу, который почти каждого превращает в виновного. Как может защищаться один человек, стоящий как бедный грешник перед силой, превосходящей его в тринадцать раз, которая приписывает ему ложные подозрения и догадки. К тому же даже не позволяет ему высказаться и не разрешает пригласить свидетелей в свою защиту.

Старик был очень возбужден, таким я его редко видела. Глаза у него свирепо сверкали, а меховая шапка криво сидела на голове. Торговец старым железом принял близко к сердцу смерть своего племянника Жюльена.

Одним из худших инквизиторов был пользовавшийся дурной славой гражданин Фукье-Тевиль, чьим хлебом насущным являлись массовые приговоры, как одобрительно писал «Друг народа». Он сам называл эти побоища «чистками».

— Теперь помощники палача уже не разбирают гильотину, — смогла рассказать я, вернувшись после одной из своих прогулок по Парижу. — Нет смысла ее снова все время собирать.

Во время своих походов я всегда была одета как бедная жена рабочего; так я могла спокойно ходить по улицам. Охота на слуг знати велась безжалостная. Жертвой революционного трибунала стали примерно две тысячи восемьсот человек. Эту печальную судьбу разделил и некий месье Мишель. Он кончил жизнь на гильотине, потому что был когда-то кучером королевы.

Иногда приговоры выносились слишком медленно.

— Судьи тратят очень много времени на свои ненужные совещания, которые ни к чему не ведут, и кроме того, они отпускают слишком многих подозреваемых на свободу, — недовольно говорил Жорж Дантон. У моего старого друга детства, хотя и юриста и демократа, очевидно, было очень странное понимание права. Марат подсчитал, что оправдали примерно две тысячи двести человек, и для него это было много.

«Я за то, чтобы публичное возмездие имело большую эффективность, и кроме того, я выступаю за ежедневную квоту на казни», — заявлял он в «Друге народа». Чтобы справиться с потоком смертных приговоров, приказали построить дополнительные гильотины и разослать их по всей стране в отдельные департаменты, чтобы удовлетворить их потребность в машинах для убийства.

Кто позволял себе критиковать революционный трибунал, кто не надевал трехцветную кокарду, кто давал убежище не принесшему присягу священнику, очень рисковал.