Камеристка

Но этого я ему обещать не хотела. То, что происходило в эти месяцы и годы, было настолько необычно и возбуждающе, что я не могла торчать в свое свободное время в Версале, играть в карты или беседовать о потустороннем мире с демуазель Элен, которая стал настоящей ханжой.

— Милый мой Жюльен, — сказала я своему любимому, — я не нахожу, что в Версале намного безопаснее.

Ближайшее будущее доказало, к сожалению, мою правоту. В сентябре на Версаль обрушились банды преступников. Как бы странно это ни звучало, в коридорах и на лестницах дворца уже нельзя было не опасаться за свою жизнь.

Когда однажды моя госпожа, ее камердинер Франсуа, державший в руках подсвечник с горящими свечами, и я после ужина спешили к королеве, чтобы обсудить положение королевских детей, на нас напали трое бандитов.

— Давай, гони кошелек, ты, аристократическая свинья. И драгоценности тоже! — закричал жирный парень с черной бородой и нагло преградил нам путь. Не успел он сцепиться с мадам Франсиной и не успели двое других висельников перейти в нападение, как я треснула разбойнику по морде своей дубинкой, которую опять начала носить с собой. Я ударила так сильно, что он взвыл, закрыл лицо руками и рухнул на спину. При этом он выронил свой нож, который хотел направить против мадам Франсины. Я увидела, как сквозь пальцы у него заструилась кровь.

На такое тройка грабителей не рассчитывала. Никогда бы им и в голову не пришло, что изнеженные придворные могут ответить на нападение энергичным сопротивлением.

Второй бандит также катался по земле и вопил, будто его поджаривали. И неудивительно, ведь Франсуа ткнул ему горящими свечами прямо в лицо. Волосы парня мгновенно вспыхнули. Он отчаянно пытался руками сбить пламя; но, казалось, своими беспорядочными движениями он только раздувал огонь.

То, что он уронил кусок проволоки с деревянными ручками на каждом конце, то есть удавку, заставило меня задуматься. Мы имели дело с настоящими хладнокровными убийцами. Тем временем третий из банды грабителей набрался мужества и был готов накинуться с ножом на мадам Франсину, которая, очевидно, показалась ему самой слабой из нас троих. Но мадам дю Плесси, сообразив, что речь идет о жизни и смерти, тоже схватилась за кинжал, который она уже несколько месяцев носила на поясе и лишь в покоях королевской четы прятала в кошель.

Краем глаза я заметила, как Франсуа ударил грабителя тяжелым серебряным подсвечником в правый висок. Нож выпал из рук мужчины, он беззвучно рухнул на левый бок и, падая, перевернулся.

Позже я не могла точно сказать, как это произошло. Но факт тот, что мой собственный кинжал уже торчал у него между ребрами, а я лежала на упавшем. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что парень мертв. Это можно было разглядеть даже в плохо освещенном коридоре. Меня поднял Франсуа. Франсуа и я повернулись к двум другим.

Тот, с горящими волосами, стеная, катался по полу:

— Мои глаза. Мои глаза.

Тогда как другой, тот, которого я ударила своей дубинкой в лицо, пронзительно вопил: «У меня сломан нос». Он кое-как поднялся на ноги — по лицу его текла кровь — и быстро исчез.

— Этому на сегодня хватит, — буркнул Франсуа. Второму бандиту наконец удалось погасить пламя. Но какой ценой. Кожа на ладонях у него лопнула, оттуда текла кровь, как и на обожженной коже головы, с которой теперь свисали обугленные клочья волос и кожи.

Мадам Франсина приставила ему свой кинжал к горлу:

— Вставай, только медленно, бродяга, — приказала она ему и, дрожа от страха, он сделал, как ему велели.

— Проваливай, ты, сволочь! — крикнул Франсуа и на прощание сильно пнул его ногой в зад. И этот бандит быстро сбежал.

Теперь нам нужно было убрать труп. Мы решили эту проблему с таким хладнокровием, какого еще год назад даже не смогли бы предположить.

После того как Франсуа зажег свечи, оттащил труп в нишу, чтобы никто об него не споткнулся, и вытер лужу крови клочком ткани, который я кинжалом отрезала от своей нижней юбки, мы, как будто ничего и не случилось, снова пошли к королеве.

Мы не хотели, чтобы Мария-Антуанетта что-нибудь заметила — ей хватало страха за своих детей. Уже несколько месяцев назад все стали подумывать о бегстве из Версаля. Королева приказала моей госпоже, как старшей гувернантке дофина, подготовить все для отъезда. Это звучало хорошо, но никто не знал, куда ехать.

В большинстве провинциальных городов царила полная анархия, и даже в деревнях страдали от ужасающего насилия. Многие солдаты, носившие королевскую форму, уже дезертировали. Другие бродяжничали с мародерами по Франции. Но было непонятно, где может укрыться семья короля.

Людовик, который позже появился в покоях Марии-Антуанетты, заговорил о своем «верном родине сердце», которое не позволяет ему покинуть своих подданных. Но это выглядело не слишком оригинально.

— Я — отец большой семьи, которая полагается на то, что я позабочусь о ней. Хотя сейчас меня ненавидят, но это потому, что умы затуманены, — заявил король с пафосом своей супруге, которая настоятельно просила его дать свое согласие на отъезд.