Камерная музыка

— Лена по предварительной договоренности начинала медленно раздеваться. К концу Костиного куплета она была в нижним белье. Такой вот номер на финал чтений под минуса.

Мы сбегали в туалет и три минуты передохнули, пока музыканты выходили на сцену.

Поехали. Живой звук был настроен неважно, мы слишком орали, новых текстов никто не разобрал. Айдар дудел с балкона, Кирилл с басом и Алина  — в  платьице и со скрипочкой — были с нами на сцене. Косте виски дало в голову, и он постоянно «помогал» мне, орал со мной мои слова, из-за чего я сбивался. Но в целом люди остались довольны.

Один паренек подошел к нам в конце и попросил обняться со мной и Костей по очереди. Даша была трезва в этот вечер. По словам Кости, у них все начало налаживаться, когда они стали жить в  отличной комнате недалеко от Манежной площади.

Гуревич принес мне деньги с входа. Я удивился, что пришло всего пятьдесят человек, не считая знакомых. Думал, было гораздо больше. Мы ушли в убыток: я отдал деньги за проезд Казань — Москва  — Казань Кириллу, Айдару и Алине, отдал Косте за виски, а мой проезд отбить не удалось. Гуревич добавил мне немного из своего кармана и развел руками:

— Суки, — сказал он, имея в виду тех, кто собирался прийти и не пришел. Гуревич перед концертом списался со всеми (!), жившими в Москве моими «друзьями» на «вКонтакте», которых было человек сто, всех звал сюда, но пришли далеко не все из тех, кто собирался. Он не ожидал такого провала своих менеджерских амбиций. А Митя, коренной москвич, сказал:

— Хуле вы хотели, это же Москва!

С утра, в Петербурге, я обнаружил, что потерял мобильник. Доехал до метро Девяткино, сел в электричку, вышел на Васкелово. Мы договорились с  Денисом, что он будет меня ждать в десять утра на пустыре перед продуктовым магазином. Но Дениса не было. Может, он звонил мне, что-то случилось, сорвалось. Я решил, что подожду полчаса и, если его не будет, уеду. Я даже надеялся, что его не будет, что он вдруг исчезнет из моей жизни, и больше не придется работать с ним. Но он приехал на своей задроченной «восьмерке» чуть-чуть раньше, чем кончилось мое терпение.

Рабочая неделя тянулась очень медленно, «Тачка на прокачку», вопросы, тоска после прошедшего концерта, и я все еще не дрочил. Мне уже иногда хотелось, иногда животное мое существо перебарывало человеческое отвращение к себе, но заняться этим было негде. В комнате вечерами торчал Денис, а уличный туалет не подходил для этого сакрального занятия. Сил еще не было решать этот нюанс, но и электричество было некуда девать. Еще зудила растущая борода, но я специально не брился — решил отрастить, чтобы подчеркнуть бессмысленность существования. Один раз я неаккуратно взял пневматический пистолет — предохранитель не был включен, и гвоздь впился мне в большой палец. Я стоял и смотрел на свой палец и на Дениса.

— Вытаскивай, — сказал он таким тоном, как будто это была заноза.

Гвоздь вошел в подушечку, прошел через мясо мимо кости и врезался с обратной стороны в ноготь. Это тонкие гвозди, которыми мы прибивали вагонку. Я почему-то решил, что боли не будет. Каждый рабочий день я представлял, как вставляю пистолет в рот и простреливаю собственные мозги, и вот мысли, пусть отдаленно и искаженно, но реализовались. Я вытащил гвоздь, боль тут же пронзила палец и растеклась по предплечью.

Первого июня я решил искупаться в Вуоксе, но вода была холодная и мутная, а течение очень сильное. Проплыл несколько метров, и стало страшно, что я не знаю, сколько до дна. Много лет я не плавал в реке, забыл, как это бывает, и если в отрочестве не боялся, то теперь ощущение глубины и неизвестности пугало, сковывало. Я развернулся, погреб обратно, течение сносило. Представил, как это — тонуть, задыхаться, глотать воду. Худший способ умереть — задохнуться.

Вылез на берег, сердце билось. Здесь, за городом, инстинкты жизни и смерти обострялись, можно было легко убить Дениса или себя. На другом берегу стоял узбек с удочкой, на этом не было никого, кроме нас двоих. Мог бы столкнуть Дениса с лесов, уронить ему на голову работающую бензопилу, и  никто не доказал бы мою вину.

Как же невозможно красиво было в этом месте, особенно, если много думать о смерти, этот участок, берег реки, небо и чайки. Этот восхитительный фрагмент вселенной подчеркивал, насколько бездна внутри моего существа была огромна, и я  чувствовал, что мне никогда не хватит ума и таланта изобразить ее в полную величину. Так же прежде жил во мне «детский психиатр», но потом он был записан, и в мире ничего не изменилось. Наш следующий альбом, каким бы хорошим он ни получился, все равно будет меньше замысла. С замыс лом соизмерима только смерть.

Йен Кертис и Алексей Перминов спели свои последние песни так гипнотически, что я теперь шел на их голоса, не замолкающие в голове, как лемминг идет топиться в море.