Камерная музыка

С работой все было хорошо, кроме одного — утренних смен. Они начинались в 7 часов, а в 6:45 отъезжал корпоративный автобус на Кунцевской. В  Подмосковье я садился в электричку в 4:45. Я  почти никогда не мог заснуть перед утренними сменами, только если не выпивал пива или не принимал феназепам. Таблетки мне иногда давал знакомый, который наблюдался в психушке. Началась зима, я  приезжал на холодный Ярославский вокзал в 5:45. Перелазил через высокий металлический забор, чтобы не покупать билет на выход. (Позже этот забор сверху намажут солидолом, и, раз вляпавшись, начну покупать билеты). Шел в метро, проезжал до станции Славянский бульвар, потому что мне там нравились футуристические декорации, как в кино. Чтобы скоротать время, ходил по залу, пропускал несколько поездов. Доезжал до Кунцевской. В автобусе я был первым. Костя обычно приходил последним или предпоследним. Сидя в наушниках в холодном автобусе, я думал, как это все странно, странная жизнь мне досталась. Как я окончил школу, был студентом-филологом, потом студентом  режиссуры  театра, потом уехал из Кузбасса в Москву, работал охранником и актером массовых сцен и эпизодником, потом учился во ВГИКе на сценариста, а потом работал строителем под Петербургом. Долго сидел без дела и без денег, но вот устроился работать в офисе и начал раздавать долги. Сколько мест работы и жительства сменил и сколько ночей провел в поездах. А мог остаться в Кемерове, доучиться, тихонько читать и писать книги: стихи или прозу, работая на какой-нибудь простой работе у каких-нибудь друзей моих друзей. Нет, я так не мог: все время хотелось что-то изменить. Но, в очередной раз поменяв профессию и жизнь, я не мог о себе сказать: «я установщик дверей», или «я продавец», или «я поэт». Только иронически. Серьезно можно было сказать: «я никто». Возможно, благодаря этим сомнениям случилось странное: я стал в какой-то мере модным музыкантом. Но разве я могу сказать: «я музыкант»? Могу и не могу. Конечно, наша аудитория в сотни раз меньше аудитории эстрадных рэперов, но ведь мы старались идти в другом направлении и, можно сказать, добились своего успеха, который был гораздо ценнее славы «народного» артиста — клоуна, пляшущего перед властями.

Для меня было очевидным, что я как рэпер должен ориентироваться не на другой — скажем, американский — рэп и уж тем более не на эстрадную, не отделимую от торговли еблом, музыку, а на мировую литературу и кинематограф; на искусство и науку, на то, что еще можно осмыслять и осмыслять, на то, до чего мне никогда не дорасти. Брать необъятные темы и терпеть поражение. Я прыгал по островкам, цеплялся за строки Владимира Маяковского и Тумаса Транстремера. «Карусель на древе изучения добра и зла» и «этот мир навсегда исчезнет, включая нас» помогали мне подтянуться и увидеть собственное «я» по-новому. Хорошая проза и поэзия были маяками.

Прошедшая юность, попытка найти себя в творчестве, заблуждения и размышления как мост между мной нынешним, будущим и забывающимся детством станут основой для следующего релиза. Я еще понятия не имел, что альбом будет называться «осень», но предвкушение «медленного спуска» испытывал. В России большую часть года холодно, тепло всегда кратковременно, и в жизни человека как будто тоже весна и лето проходят очень быстро. Холод вдруг накрывает тебя, и ты не можешь дальше мечтать или надеяться. Нам с Костей было всего двадцать пять — двадцать шесть лет, но мы уже чувствовали наступление «осени».

слышу шум времени помогите локтями толкая

женщин и детей по системе тургенева

к спасательной шлюпке где тихий успех или забвение

и я растворюсь в шуме времени

В 14 часов заканчивалась утренняя смена. Доезжал до метро Щелковская, оттуда садился в маршрутку и полчаса замечательно спал. Но приехав домой, опять не мог заснуть из-за непрекращающегося внутреннего монолога. Был как лунатик, пока утренние смены не заканчивались. Но за три выходных сон восстанавливался, потом легкие вечерние смены и опять выходные. А потом утренние смены и бессонница.

В некоторые дни мне легко было смотреть новости, они не трогали, а иногда слезы наворачивались на глаза. Российские милиционеры убивали и  насиловали людей, на Ближнем Востоке разворачивались конфликты, во всем мире происходили природные катаклизмы. Планета хотела избавиться от самого гнусного и назойливого своего паразита — человечества.

В декабре случился теракт в аэропорту Домодедово — и на всех каналах непрерывно показывали сюжеты об этом. Человеческое страдание — самый ходовой товар. Я был одним из тех «технических писателей», которые плакали на рабочем месте.