Камероны

– Вы, видно, в самом деле считаете, что если нашего брата пырнуть ножом, то кровь не пойдет. Не желаете ли посмотреть мою рану, сэр?

– Да как ты смеешь так распускать язык при хозяине? – обрезал его Брозкок.

– Он мне не хозяин. Он мой наниматель. – Гиллон почувствовал, как лицо у него загорелось, но не от смущения.

– Что это он говорит? – переспросила леди Джейн. – Что он пытается доказать? Мы всегда были здесь хозяевами.

– Я говорю про сорок процентов, мэм, – сказал Гиллон. – Сорок процентов дивидендов, в то время как дети ели у нас вареную траву, а мы для вкуса клали камни в суп. О, господи, сколько же вы получали в хорошие годы, хотелось бы мне знать?

За этим последовало молчание, потому что никто не ожидал такого.

– Откуда ты взял эти глупости? – спросил граф. – Кто напичкал тебя такой ложью? Я хочу знать, чтобы разобраться. Говори же!

– Я умею читать, сэр. Многие из нас умеют. Я прочел об этом в «Шотландце», сэр. Могу дословно пересказать, если угодно, сэр: понимаете, уж больно часто я про это читаю.

– Чего он хочет? – опросила леди Джейн. Все это было выше ее понимания. – Чего он добивается? Да углекоп ли он?

– Да, матушка.

– Тогда почему же он препирается? Углекопы с хозяевами не препираются.

– Я думаю, он немножко свихнулся, – сказал кто-то.

– Об одном мы вас просим: чтобы мы не голодали после того, как целую неделю работали. Разве мы просим слишком много? И чтобы, когда мы голодны, а у компании полно в закромах, нам бы дали немножко оттуда, поддержали бы.

– При жизни моего батюшки, – заметила леди Джейн, – углекопов за такое пороли. Места живого не оставляли.

– И еще мы хотим, чтобы нами правил закон, а не прихоть хозяйская, сэр. В нашей стране нет больше хозяев и нет рабов, сэр, и люди начинают это понимать.

– Вот как?! – заметил лорд Файф. – Теперь ты все сказал?

Гиллон не помнил, что он говорил: слова стремительным потоком выплеснулись на него, и он даже не успел осмыслить их. Он сознавал лишь, что впервые в жизни сказал то, что хотел сказать, прямо тому, для кого это предназначалось, и не жалел об этом. Он понимал, что в Питманго для него теперь все кончено, и не жалел об этом. Перед глазами у него снова стоял туман, как вначале, когда он только вошел в комнату.

– Я ведь шел сюда с тем, чтобы принять ваше предложение… – начал было Гиллон.

– Молчать! – рявкнул Брозкок. Он придвинул свое лицо почти вплотную к лицу Гиллона, но тот все равно не видел его.

– Я сейчас расквашу тебе морду, если ты не заткнешься.

– А я теперь уже ничего тебе не предлагаю, – сказал Файф. – Мы тебя сотрем в порошок и твою семью вместе с тобой. – Это было произнесено вполне любезным тоном.

– Только сначала его надо взгреть, – оказал кто-то.

– Выдрать как следует. Снять юбочку и отхлестать, точно школьника.

– Надо бы ему и другое плечо рассадить киркой, – оказал какой-то молодой человек.

Все вдруг снова умолкли – Гиллон так и не заметил, кто подал сигнал.

– Это просвещенный дом, и мы просвещенные люди, – сказал лорд Файф. – Когда настанет время порки, он свое получит – причем от своих – за те беды, которые он им еще причинит. А теперь убирайся отсюда. Пошел вон!

Гиллон не знал, куда идти. Вокруг стояли люди. Он боялся, как бы кто-нибудь не ударил его по больному плечу, и, когда кто-то дотронулся до его руки, он чуть не вскрикнул.

Это была служанка. Он пошел за ней мимо всех этих людей, чувствуя лишь, как юбочка бьет его по коленям, и по-прежнему не различая ни одного лица.

– И еще одно, Камерон. – Девушка остановила его и повернула лицом к графу. – Почему на тебе мои туфли?

– Ваши туфли?

– Мои туфли.

Он продолжал стоять вполоборота, разинув рот, ничего не понимая.

– Это мои туфли, Камерон.

Гиллон опустился на одно колено и неуклюже, с трудом ворочая пальцами, развязал шнурки и снял туфлю. С (внутренней стороны, недалеко от задника, были выбиты инициалы графа Файфа. Гиллон поднял глаза, все еще ничего не понимая, – присутствующие захохотали. Это был тот смех, который рождается сам собой, и он все нарастал, пока Гиллон стоял в Большом зале на коленях и смотрел то в туфлю, то на них. Тогда он расшнуровал вторую туфлю и поставил ее рядом с первой. Один вид этих туфель, стоявших посреди огромной комнаты, уже вызывал смех. Теперь даже леди Джейн почувствовала всю нелепость ситуации и рассмеялась. Посреди комнаты был человек в юбочке и – без туфель. Гиллон поднялся с колен и, непонятно почему, начал пятиться; так он пятился через весь зал и, лишь добравшись до коридора, повернулся и кинулся бежать. Он бегом пересек холл, повернул тяжелую ручку двери, дернул ее на себя, но дверь не открывалась, тогда он повернул ручку в другую сторону, снова потянул, дернул – значит, они подвергли его еще и этому унижению, решил он: заперли его тут, чтобы он слышал, как они хохочут, но в эту минуту девушка открыла ему дверь, и, выскочив на улицу, он помчался по усыпанной гравием аллее. Гравий больно врезался ему в ноги – ну и пусть они будут изрезаны, поделом ему.