Камероны

– Сэр! – крикнула ему девушка с порога. – Работяга! Шляпу! – крикнула она. – Ты оставил шляпу. – Но она не предложила вынести ее, а Гиллон не мог бы заставить себя сделать хоть шаг назад, поэтому он повернулся и побежал к нижней дороге. Он сознавал лишь одно: что потерял еще одну шляпу. Мэгги этого в жизни ему не простит.

12

«Не пришли к соглашению».

Это все, что они вначале узнали, но слова эти облетели ряды и проулки еще до того, как появился Гиллон, – они перелетели через Спортивное поле, перескакивая из дома в дом, проникая сквозь каменные стены, распространяясь неведомыми путями, как обычно распространяются вести в маленьких городках, где все живут одними интересами.

Уолтер Боун и другие лидеры поджидали Гиллона на Нижней дороге, и он рассказал им, как умел (все, что мог припомнить), про то, что было в Брамби-Холле, отдал бумагу и пошел дальше по берегу реки – ему хотелось побыть одному. А мистер Боун и остальные вернулись в поселок, чтобы рассказать питманговцам обо всем, что они узнали.

Для многих это была печальная весть, а для кое-кого и страшная. Люди уповали на то, что в Брамби-Холле договорятся. Они уже наголодались и жили на нервах, напрягая последние силы. И все же, как выяснилось, простой рабочий совершил то, на что никто до сих пор не отваживался: вступил в объяснения с хозяином. Для многих этого было вполне достаточно, чтобы поддерживать его. А потом, еще это подлое «Желтое обязательство» – бумага, которая требовала, чтобы рабочие, прежде чем опускаться в шахту, отказались от своих прав. Бумага эта сплачивала людей. Еще до того, как Гиллон поднялся, к себе на гору, слова «Подлецы подписывают, люди – нет» стали лозунгом, объединившим новых борцов против хозяина.

Потом Гиллон так и не мог вспомнить, ни как шагал вниз, ни как возвращался наверх. Он слышал вопросы, которые ему задавали, и на некоторые пытался ответить, но главным образом шел вперед, снова и снова опрашивая себя, правильно ли он поступил, и не в силах отчетливо вспомнить, как же он все-таки вел себя и что говорил.

«Где твои туфли? – спрашивали его люди. – Что с ними сталось, дружище?» – И он возвращался мыслью к тому или иному моменту прошедшего дня. Почему вдруг настала минута, когда уже ни он, ни лорд не могли отступить? Когда же они перешли рубеж, после которого путь назад заказан? Гиллон не мог припомнить, он только видел, как стоит на коленях на графском полу и снимает графские туфли.

– Что случилось с красивой шляпой, которую мы тебе купили, дружище?

– Не знаю.

По Тропе углекопов навстречу Гиллону шел доктор Гаури, и Гиллон с трудом узнал его и с трудом расслышал его слова:

– Я осмотрел твоего парня. Ничего, скоро выздоровеет. Нельзя углекопу залеживаться в постели.

– Да, нельзя.

– Если шахты завтра откроют, хотя, насколько я понимаю, по твоей милости их едва ли откроют, я выпишу парня на работу.

– Спасибо.

– Горло немножко воспалено, но мы приняли меры. В легких есть мокрота, но мы ее высушим. А вот что нам прописать для твоей твердой башки, это другой вопрос.

– Спасибо, – сказал Гиллон и двинулся дальше.

– Я не знаю… Извините… Я забыл… Забыл… – то и дело повторял он, пока шел через Нижний поселок, и мимо шахты «Лорд Файф № 1», и вверх – на Тошманговокую террасу.

Они о чем-то спорили – Сэм, и Сара, и Мэгги, и Эндрью – напряженными тихими голосами, когда Гиллон подошел к двери.

– Мы слышали, пала, мы все слышали. Другого выхода у тебя не было, – оказал Эндрью.

– Мы слышали. Ты выложил этому мерзавцу все, как оно есть, пап. Ох и гордимся же мы тобой, – сказал Сэм.

Мэгги не смотрела на него.

– Что ты наделал, Гиллон? Что ты наделал?

– Я и сам не знаю, что я наделал.

– Тогда не надо было начинать, – оказала она с горечью.

– Он храбро вел себя, – сказал Сэм.

– Нахальство без ума – это еще не доблесть, мой мальчик. Глупая лошадь, у которой шоры на глазах, к самому жерлу пушки подойдет. Это, по-твоему, храбрость?

Гиллон мимо них прошел в залу. Он не мог находиться с ними в одной комнате. Рухнув на раскладную кровать, которую поставили для него, поскольку Джемми лежал в большой постели, он уставился в закопченный потолок и принялся изучать разводы на нем. В соседней комнате снова заспорили – сдержанно, приглушенно, но, хотя голоса звучали тихо, в них чувствовалось напряжение. Если бы только, думал Гиллон, он мог убедить себя в том, что все им сказанное не было пустопорожним разглагольствованием дурака. Но он не мог припомнить, что он говорил, – что-то насчет рабов, и хозяев, и закона. Вот если бы он мог гордиться собой, если бы сумел с достоинством выйти из Большого зала, а не бежал оттуда под раскаты смеха… Лежа на своей раскладной кровати в углу, он услышал, как Джем повернулся и застонал, а потом начал задыхаться, ловя воздух ртом, как человек, долго пробывший под водой. Гиллон встал.

– Доктор Гаури говорит, что Джему лучше.

– Доктор Гаури дурак, – сказала Сара. – Я даже не верю, что он вообще доктор.

– О чем вы тут опорите?

Они повернулись спиной к Джемми.

– Хотим послать за Смертным доктором, – сказал Сэм.