Камероны

Недели через две-три он зашел далеко – слишком далеко, как она и ожидала, – и руки его очутились там, где не имели права быть, и тут она заарканила его. Мистер Огилви подписал бумагу, и она выдала ему пять фунтов за квартал. На опционе стояли обе их фамилии, и бумага уже лежала у нее на груди под платьем. Теперь содержимое копилки приобрело цель – назад пути не было. Камероны уже сделали шаг вверх и пойдут дальше, хотя восхождение может быть долгим. Но они выберутся.

Вот почему Мэгги так вела себя, когда Сэм в очередной раз ничего не положил в копилку. У них появилась цель, и, хотя никаких отступлений от жертвоприношения копилке и раньше не допускалось, теперь даже мысль о такой возможности была исключена. Деньги должны поступать в копилку. Мэгги чуть не выгнала сына из дома, но, вовремя спохватившись, что потеряет тогда еще больше, взяла себя в руки. Один только Сэнди Боун, получивший работу на подъемнике, имел представление о том, что творилось с Сэмом. По утрам он опускал его в шахту вместе с другими углекопами, а в следующей клети поднимал наверх. По вечерам, перед самым концом смены, он снова опускал Сэма под землю и через четверть часа поднимал его вместе с теми, кто закончил работу.

Для компании, которую не очень-то это заботило, потому что прежде всего страдал сам Сэм, теряя заработок, он числился среди получивших травму. На самом же деле Сэм тренировался к предстоящим спортивным состязаниям. Он бегал по дорогам в низинах, где его нельзя было увидеть из поселка. Сначала это ничего не давало: он был сильный парень, но мускулы у него, как у всех углекопов, были неравномерно развиты – одни совсем атрофировались, а другие набухли как шишки от работы в согнутом положении и необходимости бесконечно сгибаться и разгибаться, поднимая тяжести. Сэм поставил себе целью расковать свое тело, сделать его гибким и послушным и для этого начал бегать. Так он тренировался неделю, и ему уже казалось, что никогда он не добьется желанного результата, но вот однажды дело пошло на лад: к нему вернулась способность бежать легко, большими рывками, как он бегал мальчиком, прежде чем пошел на шахту. Ту неделю у него болело все тело: хоть на шахте и тяжело было работать, но бег требовал непрерывных усилий. Он бегал до тех пор, пока у него не появилось второе дыхание, а потом до тех пор, пока тело не стало словно бесчувственным и умение бегать не превратилось в самый совершенный из его талантов.

Следующую неделю он работал над прыжками – прыжок на месте, прыжок с разбега в длину, бег с препятствиями, прыжок с разбега в высоту – и над бросанием тяжестей. Тут таилась наибольшая для него опасность, потому что, сколько бы он ни практиковался, в Питманго были парни посильнее его, вроде, например, Энди Бегга. И чтобы состязаться с людьми, от природы более сильными, ему придется брать скоростью, быстротой разворота, своевременностью броска, стремительностью размаха. К концу второй недели он бросал 36-фунтовый камень в два раза дальше, чем в начале недели, а потом – на пять или шесть футов дальше любого другого метателя камня в Питманго.

По ночам, лежа в постели, он перебирал в уме все состязания, тщательно продумывал каждое, зная, кто ему будет противостоять, разрабатывал план действий, потому что в конечном счете все сводилось к тому, чтобы установить для себя определенный темп, правильно использовать свои силы. К чему выигрывать забег, опережая соперников на пятнадцать ярдов, когда достаточно и одного, или делать три попытки в прыжке с разбега, когда успеха можно добиться за один раз.

Дело в том, что он задумал совершить то, чего никто еще никогда не совершал с тех пор, как в 1705 году начались эти игры, да, наверное, и не мечтал совершить. Сэм решил победить во всех состязаниях.

Во всех!

Он перевернулся на бок, решительно брыкнул ногами, так что одеяло свалилось на пол.

– Что с тобой, человече? – спросил его Джемми. – Что ты такое задумал? Ты выглядишь точно загнанная скаковая лошадь.

Именно это Сэму и хотелось услышать. Но он решил по возможности не раскрываться.

– Послушай, – сказал Сэм, – у нашей матери есть своя мечта, и никто ее не спрашивает какая. Ну вот и у меня есть мечта, и я не хочу, чтобы меня об этом спрашивали.

– Что-то маловато времени ты стал проводить в шахте.

– Откуда тебе это известно?

– Ох, да перестань ты, Сэм. Неужели ты думаешь, никто не видит, как ты размазываешь угольную пыль по физиономии, чтоб выглядеть так, будто трудился целый день?

Сэм растерялся. Вся беда в том, что, когда работаешь в таком поселке, от посторонних глаз не укроешься.

– Могу тебе сказать только одно: все, что от меня требуется, все до последнего цента будет лежать в копилке.

– Да плевал я на копилку.

– А я не плевал.

Выиграть все состязания. Все бутылки виски, все десятишиллинговые бумажки, все серебряные чашечки, которые дает для этой цели леди Джейн. Все ленты, все почести, все призы Питманго. И куда бы они потом из Питманго ни уехали, имя Камеронов, имя Сэма Камерона должно остаться здесь в памяти навсегда.

14