Камероны

– А цепи – может, вам интересно будет узнать и насчет цепей: как ваша прабабка и ваш прадед были накрепко прикованы друг к другу, так что, когда они тащили салазки с углем к лестнице, которая вела из шахты наверх, они должны были тянуть их вместе. Вы, конечно, понимаете, что это делалось для их же блага… А когда они тянули недостаточно быстро, для чего, вы думаете, применялись цепи – по закону, не как-нибудь? Могу поклясться, что догадались. Этими цепями по лицу их, молодые люди, по лицу, так что собственные братья потом не могли их узнать. Это же были рабы – вот что интересно, потому как в этом поселке, за исключением вашего папаши, все из рабов. Странная штука, до чего же быстро люди все забывают. А ведь в ваших жилах течет кровь рабов, этого нельзя забывать, – таких же, как рабы, которых привозили из Африки; ваших предков продавали на шахту, их продавали вместе с шахтой, и дети их по закону обязаны были работать в шахте и умереть в шахте… Но особенно вам, наверное, интересно будет узнать, как умерла ваша прабабка. Когда вашего прадеда разнесло на куски обрушившейся скалой, ваша прабабка осталась с пятью детишками, которых надо было кормить. И хозяева помогли ей в этом. Они разрешили ей спуститься в шахту, и она рубила уголь, подтаскивала его к шахтному колодцу и поднимала на поверхность, на несколько сот футов вверх, – словом, навалили на нее уйму всяких обязанностей, но работала она медленно, а потому и платили ей меньше. Сэр Гилберт Тошманго положил ей восемь пенсов за шестнадцать часов работы, дорогие мои спортсмены, шестнадцать часов работы в день. Вот я и говорю: «Выпьем за сэра Гилберта в День освобождения углекопов!». Но вернемся к нашей теме… Одна картофелина в дань, молодые люди, и вся гнилая вода, какая есть в шахте, а вечером – петушиный крик с капустой. Вы не знаете, что это такое? Ничего, еще узнаете, если я хорошо разбираюсь в наших хозяевах. Это такой куриный суп, только без курицы и без капусты. Трава с пустоши, приправленная камнем для запаха, юные спортсмены, – вот это что… Так что лежите в кроватках, мальчики, и отдыхайте, набирайтесь сил для игр и веселья. А пока вы будете отдыхать, мне б хотелось, чтобы вы поразмыслили о том, какую жизнь прожила ваша прабабка. Она ведь была женщина, а потому ее ставили на работу в самые сырые места; а когда лодыжки у нее распухли и стали толщиной с бедро, ее послали работать туда, где шел газ. Работала она там без света, потому как, даже если зажечь свечу, свеча коптила и угасала, и дышала она самым что ни на есть смрадом, какой только испускают минералы… Когда ее нашли, она лежала ничком в грязи – думала, может, на полу глотнет свежего воздуха. Но не это было самым примечательным: весь забой был утыкан гниющими рыбьими головами, так как уголь она рубила при их фосфорическом свете.

Селкёрк помолчал, давая мальчишкам время осознать то, что он сказал. А они уже все поняли: урок не прошел даром, но мистер Селкёрк этого не знал или не желал знать.

– Они тоже не маршировали, юные мои спортсмены, они вообще никогда не маршировали. А если мимо проходил хозяин, они срывали шапку с головы и улыбались, пока не сводило скулы… Я скажу вам одну вещь, которой научило меня время. Плохо жить там, где нельзя улыбаться, но это ад, если ты живешь там, где надо улыбаться всегда.

Ребята начали подниматься со своих матрасов и одеваться, стараясь так повернуться, чтобы не смотреть мистеру Селкёрку в лицо.

А мистер Селкёрк со стаканом в руке, держась за стенку, двинулся вниз. Он был без сил – слишком много энергии потребовал от него этот разговор. На кухне он увидел бутылку, стоявшую на буфете, наполнил свой стакан, а бутылку сунул в карман пальто.

– Я слышала, что вы говорили, – оказала Мэгги, входя в комнату. Ему стало неловко от того, что она видела, как он сунул бутылку в карман, хотя эта бутылка и была ему обещана. – Урок, выходит, такой: выживает тот, кто крепче, – оказала она. – Кстати, младенец, которого мать таскала в забой с ядовитыми испарениями, был мой отец.

– Урок, выходит, такой, – передразнил ее библиотекарь, и в голосе его зазвучал металл, как и там, наверху: – Если бы вы все объединились и держались вместе, то выжили бы и не самые крепкие.

– Хоть и нелегко было, но ничего, выкарабкивались, – заметила Мэгги.

Селкёрк резко повернулся к ней.

– Ага, выкарабкивались. А сколько братьев и сестер вашего отца умерли, не успев встать на ноги?

Мэгги медлила с ответом.

– Четверо из пятерых, – победоносно изрек мистер Селкёрк. – Я это знаю по питманговекому реестру. Не многовато ли, оказал бы я, заплачено за то, чтоб научится выжить. Благодарствуйте за угощение, миссис Драм. – И он с треском поставил стакан на буфет.

Ребята в воскресных черных костюмах гуськом сошли по лестнице. Они были тихие, присмиревшие.

– На завтрак горячие булочки, – объявила мать, но ни у кого из них душа не лежала к еде. Они думали о своей прабабушке, которая глубоко под землей рубила уголь в отравленном забое при свете гниющих рыбьих голов. Мистер Селкёрк отнял у них всю радость дня.

15