Камероны

– Все Камероны имеют на него право. Моей семье принадлежат два-три кирпича в подземной темнице.

Она молчала, пока замок не скрылся из виду и поезд не вошел во тьму туннеля. Хотя в купе с ними был еще один пассажир, Гиллон осмелел и поцеловал ее.

– Вот это уже безобразие, – шепнула Мэгги.

– Так оно и было задумано.

Он даже продержал ее в объятиях часть ночи.

Утром они уже были в горах – в Кейрнгормсе, где, несмотря на конец мая, еще лежал глубокий снег. Когда солнце взошло, сине-черные пики стали багрово-красными, а потом, по мере того как занимался день, побелели. Мэгги с Гиллоном поели овсяных галет и выпили холодного чая, – Гиллон купил все это накануне вечером на одной из остановок. Их сосед по купе все еще спал.

– Что такое «землерой»? – спросил Гиллон.

– Крот.

– А ты сказала, что произошла от них.

– Это, видишь ли, была шутка. Землерой. Кроты. Углекопы. Углекопы копаются в земле.

Это уже давно не давало Гиллону покоя. Ничего веселого он тут не видел, что она и прочла на его лице. Его тревожила мысль о предстоящей работе.

– Быть углекопом совсем не так плохо, как люди думают, – сказала Мэгги.

Ему не хотелось сейчас говорить об этом. Хотелось посмотреть на край, которого он никогда прежде не видел. Далеко внизу, в лощине, бежала зеленоватая река, питаемая тающими снегами. На склоне горы виднелась небольшая ферма, вроде той, где он вырос, – бурая прелая солома и пятна ярко-зеленых всходов. В загоне для коров кое-где еще лежал снег, и почему-то Гиллону стало грустно, и он вспомнил о своем отце, о матери и о сестрах.

– Работа в шахте – это ведь как на нее смотреть. Ты меня слушаешь?

Гиллон кивнул.

– Можно рубить уголь и не быть углекопом.

Он снова кивнул.

– Если ты станешь вести себя как углекоп, тогда, конечно, и будешь углекопом, но только Камероны углекопами никогда не будут.

Желая показать Мэгги выгон, где паслись длинношерстные шотландские коровы, он повернулся было к ней, но увидел, что глаза ее устремлены вдаль и мыслями она не с ним и не в поезде, а где-то в своем собственном мире.

– Мы будем рубить уголь, да, будем, но когда, мы отложим достаточно денежек, то займемся другим.

– Угу.

– Чем-нибудь получше.

Пассажир, ехавший с ними в купе, проснулся и, приоткрыв рот, смотрел на Мэгги.

– То, что держит углекопа в плену, нам даст свободу. – Она произнесла это с победоносным видом.

– Да.

– Потому что мы стремимся к лучшему.

Он не слушал ее. Они проезжали мимо богатых ферм – таких он никогда еще не видел, – где уже взошла озимая пшеница и стояла в полях, высокая, зеленая, и вишни и яблони были в полном цвету. Земля здесь казалась жирной, плодородной, а амбары возле побеленных домиков были огромные и чистые. Сам бог не погнушался бы поспать в таком амбаре, подумал Гиллон.

– Это похоже на то, как в Питманго? Там вот так же?

Мэгги огромным усилием воли вернулась мыслями к поезду и к тому, что было за окном.

– М-м, нет, – сказала она, – не так.

И увидела, как улыбнулся сосед по купе.

– Вы знаете Питманго? – спросила она его.

– Я знаю, на что это может быть похоже, – сказал тот, поднялся и вышел в коридор.

Поезд, пыхтя, остановился в небольшом прокопченном промышленном городке, где делали линолеум, и от запаха джута и льняного масла Гиллон закашлялся. Он увидел мужчин, женщин и детей, работавших на фабрике, – рот у них был повязан тряпкой. Они были все черные, выпачканные в масле.

– Как только люди могут тут жить?! – воскликнул Гиллон.

– Привыкают.

– Я бы не мог.

– И ты привыкнешь, вот увидишь.

Их сосед выходил тут.

– Очень хорошая у вас мечта, хозяюшка. Надеюсь, что она сбудется.

– И сбудется – я позабочусь об этом.

– Да уж придется, потому как ни у кого другого она еще не сбывалась.

– Мы – это мы, а не кто-то другой.

– Да уж, конечно. Но время покажет. А пока до свиданьица.

– Что это он вдруг? – спросил Гиллон.

– Подлый человечишка с подлой душонкой.

Гиллон повернулся к окну и продолжил знакомство с Шотландией.

Так они проехали все утро, затем утро перешло в день, и местность за окном стала более холмистой, все больше стало попадаться прокопченных промышленных городков, и тут Мэгги вдруг задала Гиллону странный вопрос:

– А ты хорошо дерешься?

Он недоуменно уставился на нее.

– Я имею в виду: мог бы ты драться не на жизнь, а на смерть, если кто-то захотел бы сломать тебе хребет?

Он подумал и сказал, что не знает.

– Выдержишь ты, если тебя молотить будут, сумеешь выстоять?

– Надо посмотреть. А что?

Она взглянула на его правильное лицо, на острые скулы, которые так легко расквасить, на тонкий нос, и ей стало немного стыдно.

– Я крепкий и могу долго выдержать, – сказал Гиллон. – В армии, когда случались драки, я всегда держал противника на расстоянии – понимаешь, руки-то у меня ведь длинные; вот я и дожидался, когда он устанет, а потом вмазывал ему как следует.

Мэгги это не очень успокоило. Они уже проезжали через Верхний Кингласси, и она сообщила Гиллону, что следующая остановка Кауденбит: пора было собирать вещи.

Никто их не встречал.

– Что же мы будем делать? – спросил Гиллон. – Может, наймем экипаж или что еще?

– Пойдем пешком.