Камешек в небе. Звезды как пыль

— Хорошо, хвала Земле. Тогда я оставлю вас. — И, с сардонической усмешкой, он добавил: — С вашего позволения, конечно.

И Верховный Министр, совершенно нечувствительный к сарказму, махнул рукой.

Секретарь, находясь на пути к собственному маленькому кабинету, был один, а когда он бывал один, его мысли иногда убегали из-под собственного контроля и блуждали в укромных уголках разума.

Они, эти мысли, имели мало общего с доктором Шентом, Шварцем и Алварденом, и особенно с Верховным Министром.

Вместо них они рисовали в сознании картину планеты — Трантора — откуда осуществлялось правление всей Галактикой. И еще они рисовали картину дворца, чьи шпили и изогнутые своды он никогда не видел наяву, как никогда не видел их и любой другой землянин.

Он думал о невидимых лучах силы и славы, что протянулись от солнца к солнцу, оплетая их невидимой паутиной с центром, находился во дворце, возле человека, который был Императором, просто человека, в конце концов.

Он внимательно исследовал эту мысль — мысль о той единственной власти, которая могла даровать божественность при жизни. И она концентрировалась в том, кто был просто человеком.

Просто человеком! Как и он!

Он мог бы быть…

Глава 11 Разум, который изменяется

Начало изменений в понимании им окружающего мира не было ясным для разума Иосифа Шварца. Много раз, в абсолютном спокойствии ночи — насколько спокойными стали ночи, да и были ли они вообще когда-нибудь в этой новой тишине, — он пытался восстановить это начало.

Прежде всего был тот давний, лежащий в осколках день страха, когда он оказался один в странном мире, — день, казавшийся ему сейчас таким же нереальным, как само воспоминание о Чикаго.

Что-то, касающееся машины, пилюли, которые он принял. Дни выздоровления, потом — побег, блуждания, неожиданные события последнего часа в универмаге. Эту часть жизни он, возможно, не мог припомнить как следует. Однако по прошествии двух месяцев ясность не наступила.

Даже тогда все уже начало казаться странным. Он был чувствительным к атмосфере. Старый доктор и его дочь встревожились, даже испугались. Знал ли он это тогда? Или же это было всего лишь беглое впечатление, усиленное впоследствии ходом его мыслей?

Но тогда, в универмаге, как раз перед этим — он осознал приближение опасности. Предостережение не было достаточным для того, чтобы его спасти, однако он получил точные указания на изменение.

И, начиная с тех пор, головные боли преследовали его. Нет, не совсем головные боли. Скорее какое-то гудение, как будто голова была динамо-машиной, и вибрация от ее работы пронизывала каждый участок черепа. Ничего подобного не происходило с ним в Чикаго — если предположить, что его фантастическое Чикаго имело смысл, — и даже в первые несколько дней реальности здесь.

Сделали ли с ним что-то в тот день, в Чике? Пилюли — это были анестезиаторы. Операция? Но, в сотый раз добираясь до нее, его мысли тут же останавливались.

Он оставил Чику через день после неудачного побега, и теперь дни пробегали легко.

Был Грю в своем кресле на колесиках, повторяющий слова и указывающий, что делать, как та девушка, Пола, делала это раньше. И в один прекрасный день Грю перестал говорить чепуху и начал говорить по-английски. О, нет, это он, Иосиф Шварц, перестал говорить по-английски и начал говорить чепуху. Если не считать того, что больше она уже не казалась ему чепухой.

Это было так легко. За четыре дня он научился читать. Когда-то, в Чикаго, он обладал феноменальной памятью, или ему казалось, что обладал. Но такие победы ему все же были неведомы. Однако Грю это вовсе не казалось удивительным.

И Шварц тоже перестал удивляться.

Потом, когда осень действительно стала золотой, все снова стало ясным, и он начал работать в поле. И удивительно было, с какой легкостью пошла у него работа. После первого же объяснения он мог управлять сложными механизмами.

Он ждал наступления холодов, но по-настоящему они так и не пришли. Зима прошла в очистке земли, удобрении ее, в подготовке к весеннему севу.

Он расспрашивал Грю, пытаясь объяснить, что такое снег, но последний лишь непонимающе смотрел на него и говорил:

— О! Это слово — снег! Я знаю, что он есть на других планетах, но только не на Земле.

Тогда Шварц начал наблюдать за температурой и обнаружил, что она едва изменяется день ото дня — и все дни укоротились, как и следовало ожидать в северных районах, скажем, настолько северных, как Чикаго. Он стал сомневаться, действительно ли он находится на Земле.

Он попытался читать некоторые из фильмокниг Грю, но сдался. Люди по-прежнему оставались людьми, но события древней жизни не значили для него ровным счетом ничего, и это очень мешало.

Время приносило все новую пищу для удивления. Например — на удивление теплые дожди. Бывали вечера, когда его просто в высшей степени заинтриговывало сияние горизонта, голубое свечение на юге…

Он выскользнул из дома после ужина, но не успел пройти и мили, как за его спиной послышался едва различимый шум мотора, и сердитый голос Арбена нарушил вечернюю тишину. Он остановился.